"Ирина Борисова. Для молодых мужчин в теплое время года (рассказы)" - читать интересную книгу автора

объявления, где призывал к чистоте, теплу и порядку, объявления срывали, он
писал снова и снова, и жена, находя его объявления в карманах
приготовленного в химчистку пиджака сына, только грустно качала головой и
вздыхала.
Она подходила к окну, смотрела в него и в который раз старалась как-то
уяснить характер своего мужа. С одной стороны, она думала о неизживаемом
духе противоречия, подозрительности и вредности, сидящем в нем. Она
вспоминала его недавние высказывания на строительстве дачи, когда она
принялась расхваливать первую очередь фундамента, выложенного двумя нанятыми
студентами, в их присутствии. "Нельзя хвалить людей!" - сказал он ей
после. - "Иначе они обрадуются и перестанут хорошо работать!" Она тогда
прямо задохнулась от прозрения: "Так вот почему он никогда не похвалит мои
пироги и котлеты!" И в то же время она не могла не помнить, как он поддержал
ее в молодости, когда она тяжело заболела, вспоминала его письма,
вспоминала, что, если б не болезнь и не его поддержка, никогда она, такая
красивая и любимая всеми вокруг, не вышла бы за этого угрюмого молчуна с
неприятной улыбкой. Но когда она заболела, а вокруг была война, и многие,
кто ее раньше любил, исчезли с горизонта, а этот молчун появился, его улыбка
перестала казаться ей неприятной. Она вспоминала, как он приносил ей в
больницу кулечки с хлебом, и на глаза навертывались слезы, и она еще и еще
раз пыталась осмыслить прожитые с ним не очень горькие и не очень радостные
годы.
Он тоже не мог осмыслить кое-какие вещи. Круговая оборона не всегда
бывала прочна, она рушилась, потому что не могла устоять против такого
чувства, как жалость. Он начинал жалеть, и человек, у которого что-то было
не в порядке, на время своих страданий превращался в совсем своего, для
которого во что бы то ни стало нужно было расшибиться в лепешку, чтобы
помочь. Это бывал не обязательно человек, а собака с перебитой лапой или
группа товарищей, которой зарезали изобретение. Поэтому же он, наверное, и
женился на работавшей в его цехе хохотушке, когда с ней случилось несчастье,
хотя в пору ее здоровья, веселья и общительности также мало дума о ней, как
о полете на Северный полюс.
Жена поправлялась, группа товарищей получала авторское, они переставали
быть предметом жалости и автоматом включались в категории, ему до
определенной степени безразличные. Перебитая лапа у собаки так и не
срослась, собака хромала у него еще лет пятнадцать, была самой пестуемой и
любимой, а когда умерла, он не мог успокоиться еще очень долго.
А, в остальном, он жил в постоянной напряженной озабоченности,
сознавая, что он всегда знает, что надо, а люди - нет, потому что им лень
хотеть знать, пока случившееся происшествие не дало толчок, не повлекло за
собой внутреннюю работу.
Все началось зимним вечером при тускло мерцающих фонарях на трамвайной
остановке, где сидящий на корточках, заросший и весь какой-то обшарпанный и
немытый тип часто и неудачно закуривал на ветру и все бросал спички и плевал
куда угодно, но не в урну. Наш герой бросал на типа долгие неодобрительные
взгляды, тем, к сожалению, совершенно не замечаемые. Но когда спичка попала
к нему в пакет с бутылками минеральной воды "Ессентуки-17", и где-то близко
шлепнулся плевок, он взорвался и наговорил хаму много неприятных вещей о
правилах поведения на улице и о наличии урн. Говоря, он увлекся, но когда
посмотрел на воспитываемого, увидел глаза, в которых стояла холодная