"Ирина Борисова. Для молодых мужчин в теплое время года (рассказы)" - читать интересную книгу автора

сразу началась война, завод эвакуировался, потом была похоронка, потом
рождение сына - и больше страха и тревоги за него, чем счастья. Счастье
пришло потом, весной сорок пятого, потому что возвращались в город, сын
вырос, несмотря ни на что, а еще возникла вдруг надежда, что - ошибка, что
Коля вернется. Что было еще? Может, и можно было назвать бабьим летом тот
год, когда Дмитрий Дмитриевич, Колин командир, учился в их городе. Он нашел
ее, пришел и все рассказал, а потом стал приходить еще, и Колька сначала
радовался, а потом стал хмуриться. У Дмитрия Дмитриевича умерла жена, и были
две девочки в деревне у бабки, и перед отъездом он спросил: "Ну, так как?",
и она, подумав про Кольку, согласилась. Но Колька тоже подумал за себя и
удрал из дома, и его еле нашли через две недели на разбитом складе,
невозможно грязного и худого, и он, уткнувшись ей в колени, рыдал: "Мамочка,
я все, что хочешь, буду делать, только не надо нам никого!", и при встрече с
Дмитрием Дмитриевичем она огорченно развела руками, и он уехал.
Она лежала и вспоминала, что Дмитрий Дмитриевич был хороший человек, и
писал ей потом, а вот Кольке не полюбился. И она подумала в который раз, что
всем бы была довольна, если бы был внук или внучка, если б не случилось с
Колиной Раей той с трудным названием операции, если б опять было кого взять
на руки, поцеловать, подбросить. И снова она сказала себе, что делать
нечего, не виновата же Рая, и так можно жить, полежала еще и поворочалась, а
потом удивилась вдруг, подумав, что никогда еще с той первой, довоенной, не
радовалась весне так, как в этот раз. Она усмехнулась в темноте, вспомнив,
что вот судила раньше стариков за всякие сумасбродства, а сама, наверное,
еще много чего может наворотить, иначе почему же она так радуется солнышку и
врезающимся в лужи, как теннисные мячи воробьям. Она вспомнила о художнике и
принялась размышлять, почему он не женится - четыре года вдовства порядочный
срок и в его возрасте, мужчина - не женщина, ему нужен присмотр. И она
порадовалась, что завтра они пойдут заканчивать портрет, порадовалась, что
не знает, что они будут делать после обеда - мало ли что придет Асе в
голову. И эта неизвестность была так нова - Марья Степановна всю жизнь
знала, что когда будет делать, ее ждали всегда одни и те же дела и заботы.
Она ожидала завтрашний день, как раньше, в далекую деревенскую юность ждала
праздничное гулянье, и удивлялась, откуда это прорезалось вдруг у нее,
старухи, и улыбалась и, не желая искать ответ, сразу заснула.
А утром художник уже ждал их и, заметив, взъерошил седые прядки, и
Марья Степановна улыбнулась, но пропустила вперед поздороваться Асю. Они
опять шли мимо байдарок, мимо понаехавших вчера, заполнивших всю базу
гребцов, и Ася высматривала своих, а Марья Степановна шла, держа ее под
руку.
Они сидели до обеда, и вечер был особенно хорош - закатное солнце
золотило ствол липы, Марья Степановна жмурилась, но теплые лучи светили и
сквозь закрытые веки, маленькими пузырьками плыли в яркой желтизне. Кругом
был гомон, вскрики, плеск весел, мерные команды тренеров, рассыпанные по
зеленому полю яркие костюмы, и Марья Степановна думала, что вот так век бы
сидел, смотрел на все, радовался и никуда не уходил. Художник шутил и
улыбался, говорил, что холмы на том берегу такие же теплые и круглые, как
булки, которые дают с кефиром. Он говорил, что никогда не думал, что ему
будет здесь так хорошо работаться. Глаза его блестели, волосы растрепались,
и он казался Марье Степановне молодым и красивым. Она разглядывала готовый
уже почти портрет и думала, что вот теперь знает, как пишутся картины, и