"Ирина Борисова. Для молодых мужчин в теплое время года (рассказы)" - читать интересную книгу автора

можно считать, в этом деле немного разбирается. На портрете Ася была похожа,
но казалась бледнее и прозрачнее, и Марья Степановна решила, что хорошие,
яркие краски трудно достать в магазине.
Марья Степановна думала, что на свете есть еще много вещей, которых она
не знает и не понимает, но которые еще есть время понять. И когда художник
сказал, что хорошо, наверное, жить в дальних домиках на том берегу, Марья
Степановна горячо поддержала: "Да, благодать - там у них тишина, вкусная,
свежая сметана". И ей хотелось слушать и откликаться и понимать все, что он
говорит, и она чувствовала себя готовой и ждала, что он еще что-нибудь
скажет. Но Ася вдруг воскликнула: "Смотрите-ка!", и они посмотрели туда,
куда смотрела она, на причалившую моторку перевозчика - из нее выгружалась
парни и девушки с сумками и чемоданами. Марья Степановна примерилась
загородиться от солнца ладонью, но вдруг лежащая на мольберте кисточка
полетела вниз, мольберт зашатался, Марья Степановна подхватила его, а Ася с
визгом: "Приехали!" уже мчалась вперед. В группе на берегу обернулись, от
нее вдруг отделился долговязый парень и бросился Асе навстречу. Ася чуть не
сбила его с ног, подпрыгнув повисла на шее а потом, сдернув с него
спортивную шапочку, торжествуя, подбросила ее вверх.
Марья Степановна и художник застыли, неотрывно глядя на берег. Там
звонко выкрикивали что-то, смеялись, потом похватали сумки и пошли - Ася с
парнем в центре. Они приблизились, парень обнимал длинной рукой Асино плечо,
оживленно и громко что-то ей говорил, а она, сияя, улыбалась и ему, и всем
и, обернувшись, радостно улыбнулась Марье Степановне и художнику.
Марья Степановна взглянула на художника. Он внимательно смотрел вслед
уходящим, и Марья Степановна посмотрела тоже еще раз и сказала: "Дождалась".
"Да-да", - кивнул художник и, постояв еще, принялся собирать кисти и краски.
Марья Степановна подобрала кисточку и протянула ему, он поблагодарил. Он
укладывал свои ящички, и Марье Степановне вдруг стало неловко молча сидеть
и, посмотрев на часы, она сказала: "Ужин-то пропустили, теперь только
кефир..." "Кефир..." - с невеселой усмешкой повторил художник, вздохнул и,
собрав ящики, в замешательстве посмотрел на нее и когда она быстро сказала:
"Вы идите, я еще посижу", сразу попрощался и, вскинув ящики на плечо, пошел
по набережной ярко сверкая ботинками.
Кора липы уже совсем остыла, когда Марья Степановна поднялась и тоже
пошла к корпусу. Ветер стих, солнце уже село, но еще было не совсем темно,
из камышей вылетели, шлепнулись на воду, поплыли селезень и утка, и исчезли,
слились с серыми сумерками. Марья Степановна оперлась о парапет, стояла и
думала, что теперь Ася, конечно, будет целыми днями пропадать на базе,
хорошо, что художник закончил портрет, а то ему было бы обидно. Она думала,
что скучно будет ей теперь ходить по дорожкам, но что еще в ее возрасте
делать? Прошло ее время понимать всякие неизвестные вещи, в самую пору
теперь заняться покупками, давно пора позвонить домой.
И все сразу стало привычно и обыкновенно, она прокрутила в голове
оставшиеся десять дней, поездку домой, начало работы, мысли были спокойные,
твердые, трезвые, и странно было даже вспомнить то, что она думала вчера.
"Все уже теперь, теперь все", - думала Марья Степановна, вглядываясь в
темноту, но в этих мыслях не было горечи - она улыбалась, вспоминая эти
ставшие уже далекими необыкновенные две недели. И, посмотрев на часы, она
потихоньку пошла в палату.