"Ирина Борисова. Для молодых мужчин в теплое время года (рассказы)" - читать интересную книгу автора

к выдаваемым бесплатно ручкам и блокнотам, стремясь порадовать сына. Они не
уважали ее за то, что она мало следила за собой, а их новыми вещами
восхищалась без разбору, и даже о самой неудачной вещи убежденно и искренне
говорила: "Изумительно! Вам так идет!", а если раздраженная владелица
грубила: "Да не говорите глупости! Первый и последний раз надела!", никогда
не обижалась, а только удивленно и печально всплескивала руками: "Да что
вы?"
Переводчицы были убеждены, что начальник так относится к Антонине
Трифоновне, потому что она позволяет ему так к себе относиться и, может
быть, были правы.
Также, как переводчицы, не уважала Антонину Трифоновну и дочь, и только
двое - муж и сын не думали, уважают ли они ее, а просто каждый вечер не
ложились спать, не рассказав ей обо всех мелочах и о серьезном тоже, хоть
она никогда не давала совета, а только энергично и шумно соглашалась со
всеми доводами, даже если они скакали и прыгали, отрицая друг друга.
И хотя, казалось, судьба должна бы знать слабость Антонины Трифоновны
позволять и, попытавшись раз, и, поняв полную неспособность данного объекта
к сопротивлению, могла запросто поразить Антонину Трифоновну несчастьями
(даже представить страшно, что бы сделалось с Антониной Трифоновной, попади
она в ситуацию, в которой надо было бы за что-то бороться - устроить кого-то
из близких в больницу, доставать дорогое лекарство, когда речь идет о жизни
и смерти, вытягивать детей из засасывающей дурной компании, да мало ли что
еще).
Но жизнь Антонины Трифоновны, хотя и не было в ней никаких особенных
взлетов, протекала без ужасных происшествий. Биохимик, наконец, защитился и
стал лучше зарабатывать, на работе она выучилась печать вслепую и стала
успевать делать все в сроки, сын поступил в университет. Дочка же, выскочив
замуж за иностранца и укатив с ним за границу, сначала писала редко, потом
стала - чаще, а потом принялась то и дело ездить к Антонине Трифоновне с
одним, а после с двумя детьми, и ее голос в дни приездов вливался в хор
делящихся и рассказывающих и даже становился солирующим.
Судьба, как говорится, хранила Антонину Трифоновну, и хотя это,
конечно, вовсе не закономерность, что судьба хранит отдающихся вполне ее
течению, все-таки, глядя на Антонину Трифоновну, можно подумать о судьбе и в
таком аспекте.

После бабьего лета

Марья Степановна сидела на лавочке, прислонясь спиной к теплой коре
большой липы, и смотрела, как тоненькой кисточкой художник подправляет на
холсте Асины растрепанные, как и в жизни, кудряшки. Ася стояла вполоборота,
волосы ее развевал ветерок и, щурясь на солнце, она смотрела туда, где, как
рыбья чешуя, блестели волны, а на них покачивалась моторка перевозчика,
медленно пересекающая широкую реку.
Вчера они тоже плавали на тот берег на плоскодонке, выпрошенной Асей на
часок у молоденького рыбака. Ася гребла умело и ровно, но Марья Степановна
боялась, что они не доплывут, со страхом вглядывалась в мутную воду, а тут
еще Ася вдруг в одно мгновение свесилась за борт, и не успела Марья
Степановна ахнуть, как она, и художник попали под душ холодных брызг. Марья
Степановна выставила вперед ладони и заругалась, бороздки капель полоснули