"Ирина Борисова. Для молодых мужчин в теплое время года (рассказы)" - читать интересную книгу автора

мужа, - начальник принялся уламывать ее, посулил домашний день, но, в
основном, сломал неуверенное сопротивление воззваниями к гражданскому долгу.
Она согласилась, стремясь после многолетнего сидения дома делать что-то,
действительно, общественно важное, вздохнув о языках и утешаясь тем, что
будет все-таки печатать на машинке с латинским шрифтом.
На работе она печатала, не разгибая спины, но дома, как ни старалась,
сделать столько же не могла.
Она не могла не выслушать прибежавшего из школы сына, не поахать над
его рассказами, не посидеть с ним около ящиков со свинками, не посмотреть,
как он ест и не проводить его в биологический кружок.
Не могла она также не приставать к дочке, куда та идет, и с кем и зачем
и не повозмущаться: "Ну, почему ты не рассказываешь?" А когда дочка уходила,
Антонина Трифоновна не могла работать, раздумывая, что дочка - все дальше,
размышляла, отчего. А там приходил муж, и все собирались, всех надо было
кормить, расспрашивать, удивляться, тормошить, недоумевать, а потом она
печатала до ночи, пока не засыпала за машинкой, и все равно, получалось
мало, а назавтра ждала расплата.
- Недоделала, - скорбно шептала она переводчицам. - Опять сейчас
разнесет!
- Антонина Трифоновна, - укоризненно увещевали те. - Да плюньте вы на
него, дурака! Сам-то он что делает? Кто ж больше вас у нас работает?
- Ну, вы-то с языками, - с благоговением бормотала Антонина Трифоновна,
отмахивалась и уходила на ковер, а переводчицы только переглядывались и
пожимали плечами.
А в кабинете у начальника все развертывалось каждый раз по одному
сценарию.
- Недоделала, - опустив повинную голову, признавалась Антонина
Трифоновна.
- Почему? - холодно интересовался начальник.
- Недоделала... - горестно повторяла она и вздыхала, и начальник клал
ручку на стол и сначала тихо, потом громче и громче принимался ее распекать.
Из кабинета доносились такие возгласы, как: "Бездельничаете! ...
Распустились!... На работу наплевать!..." Появившаяся в отделе молодая
специалистка, слышавшая это в первый раз, тоже кричала потом на Антонину
Трифоновну: "Да как вы можете позволять? Он же вас унижает!"
- Недоделала, - в ответ вздыхала Антонина Трифоновна, отправлялась
печатать и стучала без передыха, несла, наконец, начальнику, тот хмуро
просматривал, бурчал: "Хорошо!", уже спокойно давал новое задание, и она
хватала и убегала опять к машинке, проносясь мимо переводчиц, радостно
шептала: "Отошел!", и те снисходительно качали головами.
Переводчицы и начальник были, в сущности, связаны круговой порукой. Он
понимал, как мало они работают, но они знали языки, могли ответить на любой
вопрос, он же, сложным путем оказавшийся на своем месте, имел диплом учителя
географии и умел разве распределить заработанную другими премию. Где-то в
глубине души он уважал переводчиц за то, что к ним не подступишься, что они
всегда умеют найти прикрытие. Те тоже терпели его за снисходительное к ним
отношение.
Антонину же Трифоновну не уважали ни те, ни другой. Переводчицы не
уважали Антонину Трифоновну за полное, по их мнению, отсутствие чувства
собственного достоинства, за несдержанность, с которой она первая бросалась