"Ирина Борисова. Для молодых мужчин в теплое время года (рассказы)" - читать интересную книгу автора

неудовольствие.
Вообще-то, все знающие переводчицы подсказывали Антонине Трифоновне,
что то, что она делает дома, и есть где-то норма для машинистки, а на работе
она сдуру вкалывает за двоих. Сами они в библиотечные дни, предназначенные
для работы с отсутствующими в институте материалами редко доходили до
библиотек, потому что, если покопаться, многое из якобы отсутствующего можно
было найти-таки в своем фонде и потихоньку перевести на той же работе, благо
время позволяло. Начальник об этом догадывался, но он не знал ни японского,
ни даже английского, и когда переводчицы, пожимая плечами, болтали про
сложность японских оригиналов и разрозненность источников, помалкивал и
копил раздражение. С Антониной же Трифоновной все было проще, - сделано - не
сделано, а если не сделано, то почему? Но главное было не в том, что с нее
было проще спросить. Другая на ее месте, наверное, тоже сумела бы
отчитываться о работе за все дни одинаково, Антонина же Трифоновна хитрить
не умела. И если переводчицы всем своим гордым от знания экзотических языков
обликом показывали, что работают много и плодотворно, то весь виноватый и
готовый к раскаянью вид Антонины Трифоновны говорил о том, что она сознает,
что работает недостаточно и выражает готовность и к выговорам и к
порицаниям.
Антонина Трифоновна вышла замуж восемнадцати лет за тридцатипятилетнего
биохимика. Она познакомилась с ним на популярной лекции в университете, а
затащила ее туда увлекающаяся биологией подруга. Антонина Трифоновна
оканчивала английскую школу, имела способности к языкам и собиралась на
английское отделение филфака, а с подругой пошла за компанию. После лекции
подруга начала задавать вопросы, а светловолосый и тихий, в круглых очках,
биохимик вдумчиво отвечал. Антонина же Трифоновна крутила головой по
сторонам, рассматривая висящие на стенах портреты, копна ее черных кудрявых
волос переливалась под льющими в большое сводчатое окно солнечными лучами, и
биохимик делал в объяснении паузы, сбивался и пригласил их обеих на свой
факультатив. Подруга пошла, и через год поступила на биофак, а Антонина
Трифоновна через год родила сына. Следом появилась дочка, а потом, когда
дети чуть подросли, и она все-таки собралась на филфак, случился инсульт со
свекровью, и учиться Антонине Трифоновне опять не пришлось.
Свекровь, церемонная и интеллигентная, смотрела на снующую в
замызганном халате между нею и детьми Антонину Трифоновну, сокрушалась и
говорила: "Скорее бы мне тебя развязать!" Антонина Трифоновна бросала в
ведро половую тряпку, подбоченивалась, подходила к свекрови и начинала
громко возмущаться: "Ну, как же вам не стыдно, ну, зачем вы мне все это
говорите, ну, неужели же я...?"
Антонина Трифоновна, действительно, и в мыслях не имела, что жизнь ее
могла сложиться как-то иначе. Ее подруга училась в аспирантуре, другие
знакомые тоже все к чему-то стремились; одна - инженер - все меняла работы в
поисках той, которая бы ее удовлетворяла, другая - филолог, в четвертый раз
выходила замуж, стремясь к более совершенной личной жизни. У всех были
запросы и требования. Антонина же Трифоновна всех заходящих в гости подруг
выслушивала, ахала, охала и всей душой проникалась их помыслами, а когда
подруги уходили, принималась скорее наверстывать упущенное в разговорах
время - достирывать, доглаживать, и не успевала подумать по аналогии, а есть
ли все-таки что-то, что хотела бы получить от жизни она. Когда ее
приятельницы пытались намекнуть ей, что она хоронит себя, просиживая лучшие