"Ирина Борисова. Для молодых мужчин в теплое время года (рассказы)" - читать интересную книгу автора

кровать его была у окна, и, просыпаясь ночью, он видел огонек в окошке
соседнего дома. Вспоминая страшное лицо Петровны, похожее на обтянутую кожей
маску он думал, что сейчас, совсем рядом с ним, в этом доме не спят - там
умирает человек, Петровна, и он это знает, и все знают, и ничего не могут
сделать. И ему был страшно.
Потом это поутихло, забылось, он улыбался, вспоминая те страшные ночные
часы, но не был спокоен до конца, словно что-то в нем осталось от того
мальчика, кутавшегося в одеяло и старавшегося не смотреть на желтое окошко.
Он вспоминал и следующую ночь, когда все было кончено, и у двери стояла
крышка гроба. Тогда он спрашивал, зачем это; дядя отвечал, что таков обычай.
И ему снова было страшно, на этот раз - оттого, что эту крышку спокойно
выставили на улицу, зная, что ее никто не украдет, и что все так ясно и
неизбежно. Он не мог определить это словами, но страдал и мучился, а когда
они уезжали, забыл уже и про купания и про лес.
Эти воспоминания приходили все реже. Но когда он стал постарше, они
навлекли новые мысли.
В кино показывали героев, которые ничего не боялись. Они умирали, гордо
отвечая врагу перед смертью. Бесстрашные разведчики выходили навстречу
засаде, стреляли из-за дерева в вооруженного врага, оставаясь неуязвимыми
для пуль, каждая из которых несла смерть. Смерть была той же, что и у
старушки за желтым окном, но они не боялись ее. А он? Он мог драться с
мальчишками и не плакать, получая фонарь под глаз, но ведь это же совсем
другое... И он однажды попробовал свои силы, на спор спрыгивая с грузовика,
когда их класс возили в колхоз убирать морковку. Во второй раз он опять же
на спор прошел по узкой стенке между крышами домов. Было страшно, хотелось
сесть на корточки, ухватиться за стенку руками, и, закрыв глаза, ждать,
когда кто-нибудь придет и снимет его оттуда, а потом даст хороший нагоняй.
Но на него смотрели ребята, и он прошел туда, потом - обратно, сердце
колотилось, но было приятно вразвалку подойти к зрителям и махнуть рукой на
восхищенное: "Ну, Валька, ты даешь!"
Потом прошло и это. Он вырос, стал работать, женился. Они с женой
любили друг друга, жизнь была радостна, хороша, и все-таки от прежних
детских страхов и попыток пересилить себя осталась неясная, неосознанная
тревога. Он вспоминал, как боялся желтого окошка, и как доказывал, что
ничего не боится, шагая по крыше, на самом деле, ужасно боясь. Теперь его
страшило, что в обыденной жизненной суете он так никогда и не узнает, на что
же он способен, и скорее всего, ему так и не удастся совершить поступок, что
перебросил бы его с одного полюса на другой - оттуда, где смерть страшна и
неизбежна, туда, где не боятся смерти, а жизнью распоряжаются сами.
Эта тревога накатывала редко, больше его волновали заботы о жене
тоненькой девочке с темными кудряшками: он помогал ей чертить, делать
курсовые проекты. Он любил навещать с женой друзей, у которых был сынишка, и
мечтал о своих будущих детях. Ему нравилась размеренная семейная жизнь, в
которой каждый вечер - хоть и похож на предыдущий, но спокойный, надежный и
счастливый.
То утро был субботним. Оно началось непривычно тихо и поздно - жена
уехала на неделю к родителям, и он проснулся один, раздумывая, который может
быть час, и надо ли ему подниматься. Хорошо было немного поваляться в
постели, зная, что никуда не надо идти, но потом он вспомнил, что пойти все
же придется в булочную за хлебом.