"Ирина Борисова. Для молодых мужчин в теплое время года (рассказы)" - читать интересную книгу автора

тяготить сидение за счетами - день был наполнен множеством интересных
вещей - неожиданным букетом с утра на столе, веселым трепом во время обеда.
Она полюбила профкомовские поездки на автобусе в выходной день - вокруг нее
всегда было много народу. Это влекло, еще больше делало ее похожей на
Кармен. А однажды, когда в один день ей объяснились главный бухгалтер и
молоденький лаборант, Калерия подумала, что, может, она и в самом деле, если
не совсем Кармен, то хоть что-то родственное, потому что и поездки, и
веселую болтовню, и даже эти серьезные объяснения она воспринимала, как
игру, и только, учрежденческие поклонники были похожи друг на друга, как
статисты из караула, одни были самодовольны, и удивлялись, когда она с
улыбкой качала головой, другие, как светловолосый лаборант, были, может и
симпатичны, но чересчур робки, среди них не было ни одного солиста, который
бы поразил, увлек сразу, которого могли бы полюбить она и Кармен.
И все учреждение потом долго удивлялось, почему среди всех она выбрала
его, некрасивого и не очень молодого женатого командировочного, а все было
очень просто: командировочный был в городе первый раз, и родственники по
развлекательной программе достали ему билеты в театр. И все сошлось одно к
одному, и его чуть насмешливый, уверенный взгляд, и молча припечатанные к
столу билеты на ее любимую оперу, и то, что в самых волнующих местах он
сжимал ее тонкую руку, словно понимая все ее восхищение и обещая ей
необыкновенное наяву. Он не спрашивал, а решил за нее, шагнув за дверь ее
комнаты, когда она раскрыла было рот, чтобы после долгого ночного гуляния по
городу с ним попрощаться. И тогда она окончательно поняла, что это то самое,
и именно таким, не рассуждающим, не спрашивающим позволения должен быть
избранник Кармен.
И когда все свершилось, и она собралась еще дальше лететь в неведомое
без оглядки на каноны, осуждающие взгляды и запрещения, оказалось, что
лететь особенно некуда - следующим вечером они сходили в ресторан, а ночью
он уехал. И, оставшись одна в комнате, она почувствовала оглушенность и
тошноту - ресторанная рыба оказалась подпорченной, но следующим утром она
все еще чувствовала себя в роли - он уехал, но обещал через неделю
вернуться, она дождется, если любит. А через три недели ожидания она решила,
что не может быть верна, и, поехав на автобусе, пыталась по-старому
беззаботно кокетничать. Но это удавалось ей плохо, и она металась от одной
роли к другой, не могла понять, что же не так, и только уяснив окончательно,
что у нее будет ребенок, поняла.
Она поняла тогда, что, как и Хозе, сунулась не туда, для чего была
предназначена, что если в Хозе по крайней мере появилась страшная в своем
отчаянье сила, то в ней не оказалось и этого, она совершенно растерялась, ей
было неудобно и говорить-то с кем либо о своих делах, одолевал только страх
перед будущим, и было горько от ясности, что она, несмелая девушка с
акварельной красотой - никакая не Кармен.
А потом начались другие проблемы - девочка родилась болезненная,
пришлось уволиться и сидеть дома - в ход пошло содержимое теткиных сундуков,
материнские серьги и кольца. Помогать ей было некому, она вертелась, колола
дрова, топила печку, варила, стирала, лечила девочку, а когда сундуки
опустели, бегала еще ночью убирать соседний магазин. У Кармен не было детей,
и Калерия не знала, любила бы их Кармен, если б были, но сама она могла
долго-долго смотреть на свою дочку и мечтать, что уж это-то крохотное
существо когда-нибудь будет диктовать жизни свои условия.