"Ирина Борисова. Для молодых мужчин в теплое время года (рассказы)" - читать интересную книгу автора

его - сполохи невиданного никогда пожара. Наконец, вздохнув: "Ну, ладно"...
Петечка расстается с видениями и отправляется за документами, требующими
проработки в текущем квартале.

Опера "Кармен"

Калерия слушала впервые "Кармен" еще до войны, с мамой в главной роли.
Калерии было тогда три годика, ее привели, посадили, и она просидела все
первое действие безмолвно, зажав в кулаке забытую апельсиновую дольку и
вцепившись в бархатный барьер администраторской ложи.
Мать была ведущим меццо, а тетка - театральной портнихой, но Калерия
всегда отчетливо помнила только тетку, потому что мама погибла в первый же
день войны в городе, где оказалась на гастролях. От мамы осталась фотография
и воспоминание о том вечере в театре, как о чем-то вряд ли реальном.
В эвакуации тетка рассказывала и о матери, и о театре, и театр
представлялся Калерии таким же длинным, как барак, но прекрасным оранжевым
домом, в котором идет необыкновенная жизнь, и, притулившись у печки, она
вместо сказок слушала либретто. Напоследок она всегда просила рассказать про
"Кармен", и, когда тетка в который раз повторяла заключительное: "Арестуйте
меня", Хозе представлялся Калерии однажды выскочившим из грузовика перед их
домом и попросившем напиться солдатом. Солдат большими глотками выпил целый
ковшик, весело подмигнул ей, сказал тетке: "Спасибо, мамаша!" и, гремя
сапогами, побежал обратно к грузовику, и Калерии виделось, что этот большой
и сильный дядя-солдат вдруг сделал что-то непоправимо-ужасное и, опустив
свои сильные руки, нагнул голову и смиренно сказал: "Арестуйте меня!"
сбежавшемуся и застывшему от страха народу. Что же именно сделал этот солдат
и зачем, Калерия не понимала, она часто видела на улице увешанных младенцами
изможденных и страшных цыганок и не могла поверить, что он совершил это для
такой вот цыганки, но, недоверчиво глядя на тетку, Калерия догадывалась, что
тут, должно быть, что-то совсем другое.
Принюхиваясь к аромату кипящей на огне, сладкой, как патока, свеклы
Калерия думала об этом погубившем себя солдате и о таинственной силе,
которая заставила его это сделать. Глядя в черноту маленького окна, она
вполуха слушала сетования тетки, что швейная машинка брошена в городе, а с
нею можно было бы очень хорошо прожить шитьем, а не ходить каждый день на
выматывающую последние силы разгрузку и переборку свеклы. Тетка говорила:
"Господи, скорее бы войне конец!", и Калерия тоже мечтала о конце войны, о
возвращении в забытый ею город, о первом походе в театр.
Но когда это все, наконец, случилось, настоящий театр показался ей
сначала совсем не тем, что она ожидала. Маленькие закутки, коридоры,
лестницы, беспорядок за кулисами неприятно поразили, но когда тетка вдруг
открыла какую-то дверь, поманила ее, и она, уже больше ни на что не
рассчитывая, вошла, то смогла сказать только: "Ой!". Прижав руки к ситцевой
кофточке, она остановилась, переводя глаза с жужжащего, медленно
заполняющегося партера, за красный барьер ярко освещенного электрическими
свечами бенуара, вверх на уходящие к искусственному небу ярусы, где тоже шло
копошение крохотных людей, и поразилась, как же это все сумело поместиться в
таком обыкновенном на первый взгляд доме.
Но когда она посмотрела на шитый потускневшим золотом занавес, то сразу
догадалась, что это-то - самое главное, и когда все притихло, и громко