"Ирина Борисова. Для молодых мужчин в теплое время года (рассказы)" - читать интересную книгу автора

вспоминать опять же, как учились в техникуме, а на обратном пути Регинка
примется фыркать и хаять Толькину тряпичницу-супругу, а потом примется и за
собственного мужа, благо повод всегда найдется.
Нет, конечно, Петечкина жизнь не была и совсем унылой. На работе, если
была работа, Петечка был как рыба в воде, в выходной можно было двинуть всем
вместе на лыжах или на каток, и хохотать над трусихой Регинкой, и бросать в
сугроб то ее, то Машку, и Толька Рыбников, если что действительно надо
всегда выручал - нужны были деньги на мебель - слова не сказал, одолжил. И
все-таки: "Ну, должно же в жизни что-то происходить!" - пытливо вглядываясь
в круглое лицо Ларисы Борисовны, сложив пальцы в щепотку, тряс этой щепоткой
Петечка и, услышав в ответ: "Чего происходить-то?", в который раз махал
рукой и, походив туда-сюда по лаборатории, отправлялся в курилку.
Отсутствие особых событий в собственной жизни Петечка пытался
компенсировать тем, что из газет, детективов, рассказов о происшествиях,
случившихся с кем-то другим, выискивая что-то особенно необыкновенное, долго
обдумывал, так и этак крутя в голове, примеривая к себе и, совершенно
сживаясь, а потом возбужденно и, всегда немного привирая, пересказывал, как
самим уже пережитое, окружающим.
Каждый раз это случалось одинаково. Все начиналось с вырвавшегося из
самых глубин Петечкиного существа возгласа: "Ну, ничего себе!" Это значило,
что, прочитав, скажем, о таинственном поджигающем все вокруг своим
присутствием мальчике или услышав, как чьего-то брата с грудными детьми
кинула жена, он чувствовал толчок, биение настоящей жизни, и тоже загорался,
и глаза его начинали круглиться и блестеть, воображение работать,
случившееся обрастало деталями, и Петечка мчался в курилку, а там, собрав
вокруг толпу слушателей, рассказывал обо всем так, будто пиджак на нем тоже
горел от чудесного мальчика, или сам он укачивал брошенных грудных детей.
И в этот раз он тоже прибегает в курилку, увлеченный пришедшей вдруг в
голову мыслью. Петечка краем уха слышал про пожар, что подожгли, вроде,
соседи из-за тяжбы о полосе малины, и вдруг со всей ясностью открывается
ему, что делает с людьми эта пресная однообразная жизнь, от которой никуда
не деться. "Сначала просто со скуки дохнут, - возбужденно кричит он на всю
курилку, - потом дачи заводят, собственность, а потом из-за клочка земли
друг другу рады глотку перервать. Вчера еще нормальный человек - сегодня
маньяк, поджигатель, преступник, а почему?..."
Голос Петечки звенит и срывается, слушатели смолкают и, задумавшись,
дружно дымят.
Разговор переходит в конкретное русло - как подожгли и чем.
- Это ты, Дедушев, что ли, про меня? - приостановившись, с интересом
осведомляется начальник Валерьян Владиславович. - Это я ведь с погорельцами
малиной граничу, только мы их, ей богу, не поджигали, они сами керосинкой
подожглись!
После паузы курилка грохочет, все качают головами и хлопают Петечку по
плечу. Петечка краснеет, бормочет, что не знал, вечно бабы наврут, а когда
все, посмеиваясь, расходятся, стоит еще и с удивленным "Ну, ничего себе!"
встряхивает головой. Он не расстраивается - наоборот, о таком недоразумении
можно будет рассказывать, и он представляет, как расскажет Ларисе Борисовне,
Регинке, потом еще Казачковым, и все будут смеяться, Регинка заругается:
"Вечно ты со своим языком!", а он, Петечка, будет смеяться громче всех.
Петечка стоит еще в опустевшей курилке, глядя куда-то вдаль, и в глазах