"Ирина Борисова. Для молодых мужчин в теплое время года (рассказы)" - читать интересную книгу автора

встретили Сашу на эскалаторе. Он поднялся к нам, поздоровался, кивнул назад:
"А мы с мамой в Филармонию". Я оглянулась на его маму, тоже кивнула. - А
м-мы с м-м-а-м-м... д-д-ом-м..., - вдруг услышала я, машинально
договорила: - ...мой, - поразившись, что мой ребенок мало того, что так вот
взял и заговорил, но еще и довел до конца почти всю фразу. Я не помню, о чем
мы поговорили тогда с Сашей, о чем можно успеть поговорить на эскалаторе, но
и Федька, и я, мы оба почувствовали, что Саша говорит с нами, и ему не
совсем все равно, мы сейчас расстанемся, и он тут же не забудет, что мы
встречались.
Другие, услышав только Федьку, сразу норовили отвести взгляд; Саша
смотрел на Федю, как смотрят на детей не имеющие, но очень любящие их
взрослые - как на неведомое существо, теплого пушистого котенка, и вовсе
Саша не замечал Федькиной ужасной разорванной речи.
И когда мы расстались, мне почему-то показалось, что самое плохое в
нашей с Федькой жизни кончилось, теперь все пойдет на лад. Я шла домой и
обещала малышу что-то насчет лета и нового автомата, и говорила так
вдохновенно, что и Федя что-то почувствовал, глазки его загорелись. Много
еще было черных дней, но я всегда помнила, как мы, насидевшись в очереди,
измотанные занятием, молча, понурившись, думая каждый о своем, брели с
Федькой домой из поликлиники, и как потом, после Саши, я говорила, говорила,
а Федька тянул ко мне бледное, изумленное личико, будто спрашивал: "Что, и
правда разве будет у нас, как у всех ребят во дворе, а, мама?"
Эта точка отсчета, которой не знает Марина. Она не знает, как я
почувствовала, увидев Сашу: - Вот, спасенье наше придет через него! - будто
сошла на меня божья или какая другая благодать.
Саша стал бывать у нас почти каждый день, приносил Федьке железки
транзисторы, платы. Федька, наслушавшись наших разговоров, выдумывал и себе
"п-п-риемник с в-в-ысоким ч-чувством". Новый логопед, появившаяся в нашей
поликлинике, усталая растрепанная женщина с грустными глазами, скоро сказала
мне: - Мальчик будет говорить, мамочка, только вы так не переживайте. И чем
лучше у него шли занятия с метрономом, чем нетерпеливее он бежал открывать
Саше дверь, и сразу показывал отвалившиеся от машины колеса, а Саша, не сняв
еще ботинки, брал, вертел, соображал, как починить, тем чаще стал меня
мучить один и тот же сон, вернее, страх во сне. Я просыпалась в ужасе, мне
представлялось, что у Федьки опять все покатилось вниз, и что-то плохое у
Саши, все наделала я, и ничего уже нельзя исправить. Я просыпалась,
соображала, что сон, вздыхала, и в моем вздохе было немного облегченья. Мне
все время казалось, что этот сон вот-вот сбудется, что чудес не бывает.
Днем это проходило. Днем я, вроде бы, жила, как и те люди, которым
завидовала, делающие что-то не по особой причине, а просто потому, что им
так хочется. Марине хотелось, чтобы все восхищались, как она хороша, она
улыбалась и кокетничала. Тольке хотелось расслабиться, он являлся на работу
с крутого похмелья. Бенедиктовичу хотелось показать, какой он важный - он
принимался орать. Я днем работала на машине, ругалась с Бенедиктовичем,
обсуждала с Мариной какие-то платья, ехала домой с Сашей, бежала в садик,
брала Федю, мы неслись в поликлинику, потом приходил Саша.
А когда я оставалась одна, я чувствовала, все повторяется, мне опять
мало того, что есть, и ничего я не могу с собой поделать.
Как напирающей ордой овладевала, наверное, жажда крови, а всякими
рвущимися к престолам личностями - жажда власти, так меня начала одолевать