"Ирина Борисова. Для молодых мужчин в теплое время года (рассказы)" - читать интересную книгу автора

глядя, говорит она, - очень давно не мыли, результат - лишай, а животных со
стригущим лишаем мы забираем у владельцев по закону.
Я крепко держу Жульку в руках, соображая, что вот, заражусь теперь
лишаем и заражу Сережку. Потом до меня доходит, что Жульку хотят забрать. По
какому это закону? - подымаю голос я. - Как это забираете? - И врач сует мне
под нос какую-то бумажку.
И вот я снова сижу в коридоре, уже в отдалении от очереди, я жду, когда
придут за Жулькой. Он лежит у меня на коленях, глаза прищурены, я глажу его
по голове.
Я сижу и соображаю, что можно сделать - если вот сейчас взять и
удрать - нести все равно некуда, к тете Мане за ним теперь приедут, к нам
нельзя... Я, как автомат, глажу Жульку. Что это значит - забирают? Как они с
ним это делают? Совсем бесправное существо, нет для него никакого закона,
кроме этого, безжалостного, лежит смирно, равнодушно, и никому до него нет
дела...
Нет закона, и чтобы забрать мне Сережку. Вот год назад, вечером, мы с
Сережкой вдвоем. Я готовлю ужин, спрашиваю: "Будешь яичницу с колбасой?"
"Без колбасы", - категорически говорит он. "Почему? Ты же любишь?" - "Мало
останется". "Ну так купим еще", - недоумеваю я, а он качает головой, смотрит
прозрачно-убедительно: "Не хочу, чтобы ты шел завтра на работу". Я понимаю
накануне слышал, как он спрашивал у Анны Николаевны: "Зачем папа ходит на
работу?" "Денежки зарабатывать". "На что?" "Вот хоть на колбасу". Я сажусь
перед ним на корточки, ерошу мягкую макушку.
Я знаю теперь, когда все так хорошо начинается, нет даже мысли, как оно
потом может быть. Вот Жулька, еще щенок, в обнимку, на задних лапах не то
борется, не то танцует с молодым тоже боксером. Вот Мариша, надев впервые
мои очки, с восторгом и ликованьем ахает: "Конечно! В очках-то еще бы каждый
листик у цветка отдельный!" И тетя Маня, горластая, сильная, мама и она
тащат из общественной прачечной тазы с бельем, голые руки дымятся на морозе,
тетя Маня все время учит, убеждает в чем-то мою маму. А теперь растерянное
беспокойство в глазах - больной пес будит соседей, от которых она во всем
зависит.
Вот так и проходит, катится своим, намеченным ходом жизнь, и только в
кино всегда находится выход, всегда как-то по-неожиданному складываются
обстоятельства - раз и готова лазейка, а мне этой лазейки не найти. Я знаю,
ничего нельзя сделать, чтобы изменить другого человека, знаю, они не отдадут
мне Сережку, я представляю Зверева и моего Сережку, и стискиваю зубы - нет,
украду, не допущу, не позволю!
Я резко встаю и, не обращая внимания на протесты очереди, снова захожу
с Жулькой в кабинет.
- Я попрошу вас, - говорю я врачу. - Я заплачу, сколько надо, только
сделайте ему укол, чтобы он просто уснул и не мучался, я вас очень прошу.
Она смотрит, недолго молчит, потом соглашается.
И вот я иду обратно с пустой сумкой, иду пешком. Я ни о чем уже не могу
думать. - Вот и все, - повторю я про себя. - Вот и все. Все так и кончается,
а выхода нет.
Я вхожу под арку - но что это? Тетя Маня на костылях изо всех сил
ковыляет ко мне от парадной. Она, увидев меня, на мгновение останавливается,
смотрит на пустую сумку, потом припускает быстрее, громко кричит: "Ах, дура
я, дура! Доверила! Самой надо было! Ну, что стоишь? - вдруг гаркает она