"Леонид Бородин. Божеполье (повесть, Роман-газета 15 1993) " - читать интересную книгу автора

ответственно...
- Вот! Очень хорошее слово! Именно - ответственно.
Взгляд его мгновенно потеплел, и что-то воистину сталинское, в том
волшебном смысле этого понятия, существовавшего лишь на портретах,
нарисовалось на всем его облике, и Павел Дмитриевич отреагировал на это
самым примитивным образом - почувствовал себя польщенным и поощренным и тут
же вздрогнул от сознания нелепости своего состояния. "Ясно, это мистика
власти, - решил он, - и черт с ней, коли это есть! Меня это не должно
унижать. В конце концов, он просто умней меня..."
- Великое происходит! Великое!
Толстенький пальчик с квадратным ноготком взметнулся вверх и замер над
креслом на уровне глаз Павла Дмитриевича, и он растерянно уставился на этот
палец-перст.
- Дорогой мой, человечество отрекается от идеала. На наших с вами
глазах свершается великое, чудовищное и непоправимое!
Палец упал на колено и застыл на нем желтым крючком. Блеснуло правое
стеклышко пенсне, это хозяин его вскинул голову, от усов отделилась нижняя
челюсть и обнаружила прекрасные вставные зубы. Павел Дмитриевич все еще не
мог достаточно сосредоточиться, чтобы вникнуть в смысл и интонации
говорившего, и раздражался этим, но взгляд его упорно цеплялся за жесты,
мимику - за второстепенное, а голос воспринимался как нечто полуреальное. Не
снится ли ему это посещение?
- Великое или чудовищное? Не понял, - почти пробормотал он.
- Великая катастрофа - разве такое словосочетание противоречиво?
Знаете, кажется, существует такая сказка, где некий мудрец над пропастью или
над рекой сперва выстраивал в своем воображении мост, а затем уверенно шел
по нему и преодолевал пропасть или реку именно в силу своего воображения. Но
однажды на середине моста вдруг усомнился в реальности и тут же рухнул вниз.
Мы, Павел Дмитриевич, были вот такими великими фантазерами, мы попытались
построить мир на идее, на красивой фантазии, и нам это почти удалось, но
идущий за нами усомнился! Разве вы не видите, как рушится все, что было
почти незыблемым, разве вы не ощущаете, как противоестественна сама
скорость, с которой все рушится вокруг нас. Мир, построенный по материальным
принципам, - ему понадобилось бы столетие, чтобы достичь такого результата в
саморазвале.
Озадаченный, а возможно, даже ошарашенный сказанным, Павел Дмитриевич
воспользовался первой же паузой и встрял с вопросом, и, собственно, не ради
ответа на него, но чтобы собраться с мыслями и сопоставить услышанное со
своим представлением о происходящем.
- А он, этот, - он понимает, что происходит?
- Да что вы, помилуйте! - Ладонь с короткими пальцами простерлась в
сторону телевизора в нише стены. - Всмотритесь в его лицо. Он жалок! Жалок
именно потому, что совершенно ничего не понимает. Заметьте, стоит ему только
посмотреть в какую-нибудь сторону, как именно там все и рушится. Взгляд
усомнившегося срабатывает как динамит. И все, подобно ему, исступленно
крутят головами и довершают крушение малых частностей. Мы, Павел
Дмитриевич, - и опять вверх пальчик, - построили государство на вековой
мечте человечества. А мечта, дорогой мой, требует колоссального напряжения
воли. Наш народ не выдержал этого напряжения, он подумал чуть-чуть отдохнуть
от мечты и теперь платит за свою слабость катастрофой, которая отшвырнет