"Леонид Бородин. Повесть о любви, подвигах и преступлениях старшины Нефедова" - читать интересную книгу автора

и цветы вокруг них. А старшина как всегда: ни одной складочки на гимнастерке
под ремнем, пузыри-галифе (только их и видно над цветами) отутюжены в
тончайшие стрелочки, фуражка лишь чуть-чуть набок и из-под нее вихорок
русый...
У Тургенева известно как: "Во дни сомнений, во дни тягостных
раздумий..." Под классиков не подстраиваясь, все же скажу, что ямы, в
которые бросала меня жизнь, порой бывали столь глубоки и беспросветны, что
от "раздумий" становилось и того горше, совсем невмоготу, и тогда
автоматически включалась моя система защиты - закроешь глаза и видишь
картинку: по Богом разукрашенной поляне, взявшись за руки, идут два
прекрасных человека, идут медленно, постепенно удаляясь, но не исчезая
вовсе, идут ровно столько, сколько нужно, чтобы в душе моей восстановился
тот единственно необходимый порядок, при котором можно продолжать жить,
уважать жизнь и желать ее...
Двадцатого июня должны были состояться учебно-показательные стрельбы с
участием солдат ближайших гарнизонов. Для мальчишек поселка событие
чрезвычайное - неслучайно же я запомнил дату. Уже с восходом вся шпана была
на ногах. Нужно было успеть занять потаенные места на склонах гор - после
десяти падь перекроют так, что не прошмыгнуть ни низом, ни верхом, а если
кто и прорвется через оцепление, а потом пойман будет, того приведут к
родителям, передадут с рук на руки с выговором за неприсмотр, потому что за
два-три дня всех специально оповещают, чтоб детей в падь не пускать и глаз с
них не спускать. Родители на предупреждения ноль внимания, потому что
стрельбы не первый раз и никогда ничего не случалось.
Нужно сказать, что у нас вообще ничего страшного не случалось. Я не
помню, например, чтоб кто-нибудь утонул или попал под поезд. Ничего дурного!
Мое детство проходило в раю. По крайней мере, я так сумел его запомнить и,
чтобы память не испытывать, когда приезжал в родное место и когда встречался
с односельчанами в других местах, разговоры свои таким образом выстраивал,
что ничего противоречащего моей памяти не возникало, но, напротив, укрепляло
в правоте ностальгии по утраченному раю.
Кто-то скажет: неправильно, кто-то скажет: надо трезво смотреть на
вещи, что память не должна быть избирательной, что правильно понятое
прошлое - ключ к пониманию настоящего. Но я на этих страницах делюсь не
пониманием, но исключительно чувством, каковое с пониманием не совпадая,
ему, однако же, не противоречит. А как такое возможно - это уже другой
разговор.
В детстве своем особо голодным я не бывал и особо голодных вокруг себя
не видел... Или пусть - не замечал. А все страсти, пристрастия и интересы
наши были связаны с тем, что дано было задарма: Байкал наш расчудесный,
тайга, скалы, ягоды, грибы и орехи - знай бери, всего не выберешь. А деньги,
положим, нам бывали нужны только на кино - раз в неделю.
Возможно, кто-нибудь из сверстников не согласится с моим столь
оптимистическим восприятием нашего детства, допускаю такое, но допущение
само по себе, как говорится, еще не факт, и одно дело - знание, а другое -
мнение. Люди во все времена о своем времени знали достаточно, однако не
знание, а именно мнение, то есть то, что кажется, оно управляло бытием и
отстраивало его причудливые очертания на радость или на горе и самым
мнительным, и тем, кто гордился своей упрямой приверженностью к знаниям, и
еще не известно, кому горше жить - знающим или мнящим, потому что зачастую