"Леонид Бородин. Повесть о любви, подвигах и преступлениях старшины Нефедова" - читать интересную книгу автора

выживание напрямую связано с восприятием прошлого. Оттого несчастное
детство - это, возможно, такие, как у нас говорили, грузила, которые душу по
жизни как по дну волокут, за всякий донный хлам цепляя и надрывая
натяжением.
К счастью, у меня не так, и в том уже счастье. Этот вот день летних
стрельбищ, к примеру, каким он помнится... Слева, если лицом к Байкалу, -
солнечные склоны пади с коричневыми скалами и желтыми соснами в распадках;
справа - густая зелень осинника от подошвы до вершин; меж вершинами светлая
синь июньского неба; впереди до горизонта - темная, колдовская синь Байкала;
а в центре всей этой дармовой красоты кто? Да я сам собственной персоной!
Это ли не воспоминание о рае?
Между прочим, с гордым сочувствием предполагал всегда, что только дети
серых коммуналок способны восхищаться бредом красок всяких там
авангардистов. Мой художественный вкус прост: если не узнаю жизни, с
презрением отворачиваюсь - не можешь воспроизвести красоту Божьего мира, так
и скажи честно, а не пудри мозги. А мне в ответ, дескать, при чем здесь
Божий мир? Здесь отражение личного внутреннего состояния! Ага, говорю, это
когда запор - одна палитра, а когда понос, то все наоборот? Не финти, мужик,
меня не обманешь! Я ведь на Байкале вырос, видел, помню и знаю, что есть
красота добрая. Она вокруг. Но есть и другая. Скажем, дали человеку под глаз
кулаком, у него, как и положено, цветные искры из глаз посыпались. Человек
проморгался - и бегом к "холстине", скорей эти искры "запечатлять". Потом
всякий раз как кулак увидит, так и вдохновляется. А другой, глядишь, стоит
пялится и мучается: где я такое уже видел? И нет чтобы вспомнить, когда
последний раз по морде получал. Короче, нам такой красоты не надо!
Но вот уже у последних домов поселка появился строй солдат с винтовками
за плечами. Самих-то солдат еще было не шибко видать, дорога падинская
петляла меж кустов, деревьев и огородов, но сквозь кусты и плетни
просверкивали на солнце звезды на пилотках и штыки на винтовках образца
тысяча восемьсот девяносто первого, знаменитых трехлинейках, о которых
старшие ребята знали все, а мы, шантрапа поселковая, никак не могли взять в
толк насчет трех линеек - для чего они и где помещаются. Догадывались, что
линейки - это чтоб пуля прямо, как по линейке, летела. Но скажи такое
старшекласснику, щелкнет по носу, развернет и коленкой под зад, будто сам
четвероклашкой не бывал, будто не готовился партизанить против япошек,
отыскивая в скалах пещеры и проходы секретные, будто не бегал по поселку с
палкой и веревкой на палке, воображая себя солдатом с винтовкой.
Меж тем уже строй вывернулся на прямой отрезок падинской дороги, и дух
захватывало, как браво топали солдаты - ух! ух! - все в ногу, а впереди
старшина, только сапоги поблескивали.
Солдаты строем по двое, в этом месте дороги по четыре они не
поместились бы, а по деревне именно так шли - по четыре, потом
перестроились. В первом ряду сержант Коклов с пулеметом в руках. Про этот
пулемет мы все знаем: что солдаты зовут его "козликом", потому что он на
двух ножках, что в диск помещается сорок семь патронов, которые и к винтовке
подходят. А стрельба из "козлика" будет самым интересным зрелищем: те
солдаты, что засядут в дальних окопах, будут веером поднимать мишени с
нарисованными фрицами, а пулеметчик станет косить их, а фрицы попадают, как
взаправдашние, один за одним. А грохот в пади будет такой, будто скалы
рушатся. Мы же, не страшась возможных рикошетов - это если какой солдат