"Леонид Бородин. Повесть о любви, подвигах и преступлениях старшины Нефедова" - читать интересную книгу автора

достоинством, судорожно вздрагивая длинными, но аккуратно подстриженными
гривами.
Из конюшни вышли, а тут уж и весь взвод налицо, кроме тех, кто по
тунелям на дежурстве. Без команды выстроились в линеечку, сержант Коклов
опять что-то доложил, а после команды "вольно!" не разошлись, стояли и
пялились и перешептывались. Старшина предложил осмотреть еще и красный
уголок, и Лизавета согласилась. Нигде ей такого приема не оказали. Разве
только в школе, но там было все же не то, там была ласка, а здесь уважение.
И не то чтоб уважение важней ласки, просто ей, нынешней, без уважения
тоскливей было бы в дело впрягаться. Такая уж особенность железнодорожной
жизни - все в ней расписано по пунктикам, кто на каком деле, кто перед кем
ответчик, и сельсоветство, оно как бы сбоку, знай регистрируй молодоженов да
покойников. В обычных поселках - там, например, по землеустройству сколько
дел. А здесь все, что вокруг, есть собственность железной дороги: и земля, и
дома, и постройки. И все вопросы, если где что не так, решаются в кабинете
начальника дистанции пути, потому что вся жизнь железнодорожника, кроме
рождения, свадьбы и смерти, приписана к рельсам да шпалам, и за то всем
железнодорожникам положены разные льготы. Например, в отпуск бесплатный
проезд в любой конец страны и много еще чего.
Лизавете, чтоб себя уважать, надо в деле проявиться, а это не так
просто, если люди от тебя никакого дела не ждут и смысла в твоей должности
не углядывают. И сейчас вот, когда бок о бок с красавцем старшиной проходила
мимо солдатского строя, так-то вдруг сердчишко взыгралось гордостью, хотя и,
понятно, нипричемной, но уверилась - она еще докажет всем свою нужность при
железной дороге, потому что, как ни приписывай жизнь к делу, все равно жизнь
человеческая больше любого самого большого и важного дела, надо только к
жизни внимание иметь...
Но, может, все вот так думанное было сплошным обманом для самой себя, а
не обманом, но сущей правдой было обыкновенное бабство, ведь в сей час
стелился перед ней тот, о ком когда-то и мечтать не смела и постыдно нутром
дрожала от одного его прикосновения на танцах да играх. Однако ж и такой
поворот мыслей на поступь лизаветину не повлиял, и когда старшина ей дверь в
казарму распахивал, входила павой. Но всю павность как ветром сдуло, когда
огляделась в прихожей-переобувной. Вдоль стены двадцать маленьких
самодельных тумбочек, на каждой вакса и щетка, а на ребрах верхних досок
фамилии солдат. Но это что! Сапоги только в нескольких тумбочках - надо
полагать, это обувь тех, кто с ночного дежурства и сейчас в постелях. А в
остальных тумбочках самые настоящие лапти. Лизавета догадалась, что это
именно лапти, спросить хотела, но, на стену глянув, совсем уж несолидно
расхохоталась. По белому черными буквами в аршин было написано: "Сапоги -
зеркало солдатской души!" Аж подгибаясь хохотала, припомнив давнюю страсть
старшины Нефедова к сапоговому блеску.
- Это кто ж придумал-то? - спросила, обернувшись к хмурному старшине.
- Сержант Коклов, - пробурчал старшина, косясь на лозунг. - Никому не
смешно, а вам смешно...
- А лапти?..
- Тоже смешно, что ли? Лапти рядовой Семякин... Мастер... Всех обучил.
Так об чем смех, позвольно спросить?
- Нет, - отдышалась Лизавета, - лапти - это здорово. Обязательно
запишусь в ученики. А вот лозунг, прямо скажем, не того...