"Леонид Бородин. Расставание" - читать интересную книгу автора

- Зайдешь?
- Обязательно!
- Что-нибудь случилось?
- Почему?
- Если обязательно зайдешь, значит, случилось. Мать любит
демонстрировать прозорливость.
- Пожалуй, случилось. Женюсь.
- На котором месяце?
- Все не то, мама. Я женюсь не на Ирине.
- Нашел в провинции?
- Нашел.
- Когда зайдешь?
Мать волнуется, я слышу это, и я благодарен ей.
- Она не в Москве. И все будет еще не скоро. Как Люська?
Мать молчит, и я поеживаюсь.
- Что у нее?
- Не то, что ты думаешь... Приходи.
- Вечером. Хорошо?
Мать рада, что я приду сегодня. Что-то с Люськой. Но, как я понял, не
по диссидентской линии. С Люськой обязательно должно что-нибудь случиться.
Она живет на нервах. Еще в детстве у нее всегда были обкусаны губы. От нее
исходит беспокойство, она все кого-то разоблачает, обличает, всегда
кому-нибудь предана до умопомрачения. Пока она была девчонкой, я подшучивал
над ней, и просмотрел, как она перестала быть девчонкой, и однажды заработал
оплеуху, пожалуй, справедливую. Оплеуха сломала наши прежние отношения,
новые не возникли, просто я стал побаиваться ее, у ней появилось презрение
ко мне. Но родственность - куда ее денешь, и я привык любить сестру на
расстоянии. Это вообще, по-моему, самый истинный тип любви, может быть, даже
единственный. Я всех держу на расстоянии. Вовремя подпустить холодка в
отношениях - в этом я вижу высшую мудрость поведения.
Кажется, это даже не мой стиль, а отца. Но если я это делаю
сознательно, иногда с насилием над собой, вопреки чувству, то у отца все
естественно, самой его натурой предусмотрено, для него просто невозможна
страстность отношений, чужая страсть отодвигает его ровно настолько, чтоб
самому не загореться и в то же время пользоваться теплом чужого огня.
Вообще, отцу я многим обязан. Он был первой моей любовью. Спокойный,
серьезный, деловой, уверенный - я боготворил его в детстве! Но именно от
него получил первый щелчок по носу. Почувствовав мою неумеренную
привязанность, он своей холодной ладонью однажды отстранил меня, всего на
йоту, но не понять его жеста было невозможно, и после этого я всегда ощущал
пространство, которое он воздвиг между мной и собой. Я на всю жизнь запомнил
свои страдания, и еще сопляком решил бесповоротно - никогда не подвергать
себя такой боли. И позже, отстраняя от себя других, видя чужую боль, я
говорил про себя: учись, дружок, такова жизнь, один раз наколешься, другой
раз побережешься!
Заерзал ключ в замке, мягко подалась дверь. Пришел отец.
- Гена, ты дома?
Я выхожу ему навстречу с приветственным жестом. Это все, что мы
позволяем себе при встречах. Отец, как всегда, причесан, изысканно одет во
все серое, этот цвет идет ему. Он красив, в лице холеность, в глазах ум и