"Леонид Бородин. Третья правда" - читать интересную книгу автора

своей дочке Иван дал, какого и в помине у них не было, - Наталья.
А когда фигура молодой егерской жены округлилась по второму разу, тогда
и появились в деревне милиционеры на конях и увели Ивана Рябинина в город,
где пропал он без вести. Казалось, деревня не спускала глаз в тот день и в
ту ночь с окон рябининского дома. Когда же утром обнаружилось, что дом
заколочен со всех сторон, а калитка даже брусом привалена, все только
ахнули. Слухов пошло уйма, нынче большую часть их деревня забыла, но
сохранился все же в памяти один упрямый слушок: будто под самое утро
следующего дня, как увели егеря, видели на обходной дороге упряжку со
скарбом, на котором будто сидела в слезах егерская жена с ребенком на руках,
и какой-то мужичишка, подстегивая гнедую кобылу, утешал ее грубыми словами.
Селиванов уже обогнул последний дом, то есть предпоследний, потому что
последним за густым рябинником был дом, куда он и направлялся и куда так
старался не торопиться.
Что-то не припоминал Селиванов когда-либо в себе такого волнения, что
охватывало его с каждым следующим шагом к рябининскому дому. За всю жизнь
никакая удача и никакой страх (а страх в жизни знавал он не раз) не трясли
так его руки и не схватывали так дыхание, что хотелось сесть на землю.
Увидев в стороне от тропы березовую колодину, он шагнул к ней, потыкал
тростью, ковырнул прогниль внизу на тот случай, не залежалась ли там гадюка
(любит эта тварь гнилые березины), и присел, уже не притворяясь, а
захлебываясь одышкой, какую с тихого хода и получить невозможно.
Было бы правильно посидеть здесь и повспоминать, что стоило вспомнить,
прежде чем переступить порог чудом ожившего дома. Но Селиванову в этом нужды
не было, потому что он ничего не забывал. Сейчас память била его по глазам
отдельными, не связанными друг с другом видениями; связь-то между ними была,
но где-то отдельно, существовала сама по себе: она, эта связь, была самой
жизнью, которую Селиванов знал помимо памяти. И было бы чистой ложью назвать
дальнейшее повествование воспоминаниями Андриана Никаноровича Селиванова,
потому что воспоминания, даже в самом подробном и добросовестном пересказе,
и меньше и больше того, что было в действительности: не все чувства
подвластны слову и не все происходящее доступно чувству; что-то обязательно
остается за его пределами, как бы назначенное чувству другого, кто при том
присутствовал или присутствовать бы мог.

2

По зимней засугробленной тайге бежали два человека. Один догонял
другого. Убегающий был невысокого роста, щуплый, пронырливый и в этой погоне
вполне походил на добычу, уходящую от рук настоящего охотника, каковым был
догоняющий, - высокий, широкоплечий, кряжистый, силы и выносливости
неисчерпаемой.
Со стороны бы взглянуть, погоня на погоню едва ли походила, потому что
в походке убегающего, во всех его движениях, даже в ритмическом хлопанье
камусов по снегу сквозила озорная уверенность в том, что он уйдет;
догоняющий так же был уверен, что догонит, потому что был таежником в том
возрасте, когда еще не имел случая узнать предела своих сил, и они ему
казались беспредельными. "Беги, беги! - бормотал догоняющий. - Далеко не
убежишь, сучок трухля-вый!" - "Давай, давай! - хихикал убегавший, озорно
оглядываясь. - Ловил рогатый косого, да окосел от натуги!"