"Леонид Бородин. Третья правда" - читать интересную книгу автора

соль на солонцы егеревы, и сено косил для изюбрей, и зимовье чинил.
Вот однажды, проторчав несколько дней на Чехардаке, дотянул до того,
что и сам, и собаки животы подтянули к позвоночникам. К середине дня, по
самой жаре, доплелся до Рябиновки и прямым ходом завалился в сельпо.
Еще когда подходил к магазину, увидел в стороне у забора незнакомого
человека. Еще тогда усек его глазом, и если не было предчувствия, то ведь
зацепился же глаз, не просто скользнул...
В магазине покалякал с продавщицей, еды набрал в мешок, перекусил
малость и собакам, что ворвались в магазин, тоже по горбухе подкинул. Потом
еще собаками хвалился перед мужиками, что тоже торчали там от безделья. Час
прошел, не меньше. Забыл ли о том человеке? Забыл, пожалуй. Но зато когда
выходил, сразу стрельнул в сторону забора, и теперь уже екнуло сердчишко.
Там было двое: тот же, и с ним высокий, молодой, угрюмый... Смотрели они на
Селиванова прямо, взглядов своих не тая, хотя про что взгляды были, не
поймешь. Шел до рябининского дома и не меньше десяти раз оглянулся. Никого.
За ним не пошли... Но смотрели же! Теперь Селиванову казалось, что знакомо
ему лицо одного из них, а может и обоих...
Страх бил куда-то под коленки, ноги подгибались и подволакивались. Он
молил Бога, чтоб Иван оказался дома, с Иваном ему сам черт не страшен...
Еще от калитки увидел, что дом на замке, и снова оглянулся. Не открывая
дверей, он бегом прошарил сарай, нашел цепь и веревку, привязал собак у
крыльца. Да что собаки! Не сторожевую цену они имели. Разве только робкого
удержат, а понимающий по холкам потреплет и далее пойдет. Охотничьи собаки.
Зимовье сторожить могут, а дому они цену не знают, это все равно, что к
любому забору привязать...
С крыльца, подтягиваясь на носках, высматривал через плетень дорогу от
деревни, и лишь после того отпер замок, а войдя, заложил сенную дверь на
запор. Другая запора не имела, но он вдруг сообразил, что ежели захотят
посчитаться с ним мужики за какие-нибудь егеревские дела, в дом не пойдут, а
будут потемну караулить или по дороге в тайгу высмотрят. Тогда не беда! Он
дождется Ивана, а до его прихода носу не высунет.
Ставни были закрыты, но щели пропускали свет и даже солнце с южной
стороны, так что, немного присмотревшись, он прошел в горницу, зажег лампу и
перезарядил ружье картечью в оба ствола. Сел, наконец, на табурет, смахнул
фуражку с головы в угол.
Что-то еще тревожило Селиванова, будто не усек чего-то важного,
тревожного... А что, если чека! Вдруг разузнали о его делишках на Чехардаке!
И верно, те двое на мужиков не очень-то походили, больше на военных... И
сапоги на них, вспомнил вдруг, вроде бы и обычные, да голяшки уж больно
прямо... больно в обтяжку... А из-под фуфайки у одного-то уж не френч ли
проглядывал?..
Такой оборот дела был пострашней мужицкой мести. И тогда Иван - не
заступник, а ежели на него нажмут, так как бы и не проговорился! Тогда,
значит, что? Тогда надо в тайгу бежать, да тотчас же, да не тропой!
Он заметался по дому, охая и ахая, даже икать вдруг начал. Искал
фуражку - нашел ее, наконец. Разрядил и снова зарядил ружье. Потом скинул с
места крышку подполья, схватил сала кусок на полпуда, пару банок и выпрыгнул
наверх зайцем. Сунулся в буфет, выгреб оттуда все, что было, в мешок,
затянул его и закинул за плечи.
В сени вышел, не скрипнув дверью, долго пялился глазом в сквозное