"Леонид Бородин. Третья правда" - читать интересную книгу автора

зверь - и захоти - пойти не может, потому как само его нутро по этому закону
сотворено, а против нутра не попрешь! А у человека что? Он - сам по себе,
закон - сам по себе, каждый норовит свой закон установить. По мне, так пусть
бы лучше меня промеж зверей прописали.
Рябинин усмехнулся.
- И то! - охотно согласился Селиванов.
Ухватившись за ржавое кольцо, он рывком открыл подполье, некоторое
время всматривался в его темноту, потом, пружиня локтями, спустился и долго
шебаршил там и кряхтел. Над полом появилась его рука с бутылью, потом она
же - с банкой, по горлу тряпкой перевязанной, потом возник ломоть сала, не
менее восьми фунтов весом, и лишь напоследок обозначилось довольно
ухмыляющееся лицо Селиванова.
- Жить не живу, но заначку всегда имею!
Когда в доме стало теплей и уютнее, на расставленных у кровати
табуретах они трапезничали, согревшиеся и даже разогревшиеся от перестойного
самогона; и никто, взглянув на них в эти минуты, не поверил бы, что всего
лишь несколько часов назад были они лютыми врагами, палили друг в друга из
ружей и кровь одного из них пролилась на белый таежный снег. Правда, Рябинин
был хмур, в голосе держался холод и в глазах, при свете коптившей лампы,
нет-нет да вспыхивали гневные огни. Но Селиванов каждый раз беззащитно и
простодушно вглядывался в них, и они притухали, уходя вглубь, и холод таял
усмешкой. И хоть усмешке и хотелось быть обидной для собеседника, да не
получалась таковой, потому что собеседник охотно принимал ее как должное, и
даже радовался ей, понимая ее как свою победу, как удачу, ибо разве это не
удача, не чудо - получить друга через кровь его! Никакой самый тонкий
замысел о дружбе с Иваном Рябининым не мог бы получить такой оборот. А
теперь у Селиванова была радостная убежденность, что все свершилось: егерь
никуда от него не денется, весь принадлежит ему, потому что он хитрее этого
молчуна-бугая и не выпустит его, не утолив своей тоски по другу.
От этой уверенности переполнялся Селиванов желанием не просто услужить
Рябинину чем-либо, но быть ему рабом и лакеем, стирать исподнее или загонять
зверя под его стволы вместо собаки; он просто горел страстью выложиться до
последнего вздоха в какой-нибудь баламутной прихоти егеря. Скажи тот ему
сбегать на участок и принести снегу с крыши зимовья, чтобы лишь раз языком
лизнуть, - побежал бы радостно, помчался, это ему по силам, баловство такое!
Но знал Селиванов, что всегда будет иметь верх над егерем. Словно сильного и
благородного зверя к дружбе приручал, а сам обручился с силой его и
благородством. Сознавая корысть свою, совестью не терзался, потому что готов
был оплатить ее всем, что выдал ему Бог по рождению и что выпало ему по
удаче.
- Шибко полезным я могу тебе быть, Иван! - говорил он с откровенной
хвастливостью.
- Нужна мне твоя польза, как косому грабли! - отвечал Рябинин тем
тоном, который потом уже навсегда установился в его голосе по отношению к
Селиванову и который тот принимал и даже поощрял, чтоб сохранить в егере
уверенность в независимости и превосходстве.
- Э-э-э! Не торопься! Мужики, к примеру, тебя вокруг носу водят. А как
я тебе все их подлости покажу, они козлами завоют!
- Ишь ты! - презрительно ухмыльнулся Иван.
- Мужиков не любишь! Чем они тебе помешали, что давить их хочешь?