"Петр Бородкин. Тайны Змеиной горы " - читать интересную книгу автора

и без остатка выбирал установленную норму. О том в судных избах делались
отметки в специальных ярлыках. Страшные кары опускались на головы тех, кто
уклонялся под разными предлогами от покупки дорогой казенной соли. По указам
воеводских канцелярий, "виновных" нещадно драли плетьми, томили в
каталажках, под караулом заставляли отрабатывать стоимость невыкупленной
соли. Людей, которые самовольно добывали и продавали "воровскую" соль, по
законам предавали смертной казни, а их имущество казна продавала с молотка,
"дабы другим неповадно было чинить оное". Выходило так: кто не хотел за
"недосол" подставлять спину под плети, тот мирился с пересолом на столе.
До Томской и Кузнецкой воеводских канцелярий дошли слухи, что крестьяне
многих сел промышляют воровской солью. Летней порой приехал в Кривощеково
целовальник с пятью солдатами и устроил строгую проверку ярлыков.
Дошла очередь и до Ивана Неупокоева. Долго шарил мужик в карманах
одежды, в самых потаенных избяных застрехах, весь домашний скарб
переворошил, а ярлыка не отыскал.
От довольной улыбки уголки рта целовальника уползли к самым ушам.
- Слава богу! Сам собой объявился соляной воришка!
- Какой я воришка! - взбунтовался опамятовавшийся Иван. - Вся деревня
знает, что за прошлые месяцы соль сполна выбрал!
Целовальник хихикнул, широко развел руками.
- А вот нету ярлыка-то! Выходит, ты и есть наипервейший вор. Эй,
солдаты! Под караул его и в канцелярию! Небось там расскажет про все по
порядочку.
Несколько недель Иван сидел в каталажке при воеводской канцелярии. Не
раз в сутки его допрашивали. Не одну палку обломили солдаты о спину
подследственного. Иван крепился и верил, что правда свое возьмет. Тревожило
другое - без пользы уходили золотые деньки сенокоса. А как коротать корове
длинную и лютую зиму без сена? Скотина - тварь бессловесная, ни на что не
пожалуется, а если падет - без ножа зарежет хозяина. "Отпустили бы домой
сейчас, еще можно вовремя поставить сено". Мысли о доме еще больнее бередили
душу Ивана. Наконец тюремный страж громко объявил:
- Собирайся домой, да поживее!
Возрадовался было Иван, да безо времени. Страж с холодным достоинством
пояснил:
- Не один, с воеводой и под конвоем поедешь.
Следствие так и не установило вины Ивана в прямом воровстве, но солдаты
увели со двора и продали Иванову корову в возмещение стоимости невыкупленной
соли.
Воевода счел свой приезд в деревню бессмысленным, если не предпринял бы
мер к укреплению у крестьян духа смирения и покорности. По его приказу
солдаты согнали всех мужиков на лужайку за деревней, прикатили высокую
телегу-рыдван. На ней соорудили обширный дощатый помост. Мужики зябко
ежились в ожидании невиданного зрелища. Не было такого, чтобы в маленькой
деревне в присутствии самого воеводы и при стечении всего народа хлестали
плетьми человека. Канцелярский писец глухим могильным голосом пробубнил
воеводский указ. Солдаты сграбастали Ивана и, как он отчаянно ни брыкался,
заволокли на помост, повалили на живот.
Сам воевода отсчитывал удары и подзадоривал солдат зычным гиканьем:
- А ну, наддай крепче, заверни покруче!
Не в меру усердствовал рослый рябой солдат с рассеченной губой. Опухоль