"Сергей Петрович Бородин. Молниеносный Баязет ("Звезды над Самаркандом" #3)" - читать интересную книгу автора

те же стены были развалены и жизнь в них погашена. Но камни остались.
Руки уцелевших обитателей опять сложили стены из старых камней, под
новыми кровлями снова затеплилась жизнь. И новые здания из старых тесаных
камней, кое-где надколотых и щербатых, порой повторяли облик былых
городских домов - снова поднимались полукруглые ниши и карнизы над окнами,
и окна зарешечивались витыми по-византийски, коваными прутьями, и там, за
этими решетками, снова, как бывало, пламя очага или мерцание светильника
озаряло усталых людей и неустанных детей. Уже не византийский, но снова
живой, уже не Себастия, а Сивас, но живой, сколько бы ни было пережито
утрат и лишений, город стоял. И пусть забылось, чьи руки сажали черенки в
городской тесноте, но кривые суставы старых лоз упирались в шершавые стены
и опять поднимались.
Кое-где уцелели мостовые прежних улиц, стертые, скользкие квадратные
плиты, уложенные наклонно, чтобы срединой улицы стекала дождевая вода, и
порой их преграждал то угол, то портал дома, поставленного по замыслу и по
прихоти новосела, не ведавшего, где прежде ходили, где ездили жители
славной Себастии. Случалось, новые улицы пролегали, как по холмам, по
грудам щебня и по руинам, новые мостовые порой оказывались выше, чем окна
уцелевших зданий, и лишь щель из-под пожелтелого мраморного карниза
обозначала место прежнего окна или входа. Всюду жили. Жили, запамятовав
тех, кто строил и согревал эти стены прежде.
Отстроившись, поднялся Сивас над своими руинами, сжатый прежними
крепостными стенами, славящимися несокрушимой толщиной в десять аршин и
высотой в двадцать аршин, из хорошо обтесанных больших камней.
Семь ворот было в городе. Над каждыми из ворот непреклонно
могуществовали дюжие башни, иные еще со времен Византии, другие -
подновленные радением сельджукского султана Ала ад-Дина Кай-Кубада.
На востоке, на юге и на севере у подножия стен темнели рвы, полные
воды. Не было рва лишь на западной стороне, но западные башни и стены
стояли столь высоки и мощны, что оттуда никогда никакой враг не подступал
к городу.
Прикрывшись от ветра рваной овчиной кожуха, пастух играл. Ветер то
нес его напев до города, перекидывал через стены, то вдруг сдувал в
сторону, как пламя с фитиля, то кидал до самых гор, где не было еще ни
пути, ни дороги.
Но когда еще нет пути, кто-нибудь бывает тем первым, кому выпадает
доля протоптать стежку по нехоженой целине.
Двое шли по оледенелым горам, спускаясь с перевала, кое-где
постукивая посошками по нависшим пластам смерзшегося снега, прежде чем
ступить на повисшую над бездной наледь, кое-где потопывая по откосу
подошвами, прежде чем шагнуть на снег всей ногой.
Из них то один шел впереди, то другой, а случалось, что первый
ступал, крепко держась за руки второго, и тогда они шли, как осторожный
снежный барс, упирающийся всеми четырьмя мягкими лапами в неверный откос,
в единый комок сжав настороженность, и силы, и непреклонную волю.
Так, начав свой путь на заре, они еще засветло перешли снег и вышли к
каменистым тропам, выдолбленным за тысячи лет копытцами неисчислимого
множества овечьих и козьих гуртов.
И вдруг оба замерли: они услышали, как первый оклик, ласковый, мирный
напев зурны. Она как бы звала их, но и просила о чем-то, и о чем-то