"Игорь Боровиков. Час волка на берегу Лаврентий Палыча " - читать интересную книгу автора

фронте отец - казанский татарин, а мама - грузинка из Тифлиса, крестившая
его в православной церкви Георгием
- Вот, - говорит, - иду мимо винного магазина и слышу в ухе ликующий
такой грузинский голос крови: Далие, да гуамарджес! -
Мол, выпей и возрадуйся!
- Возьму пару литров винца, приду домой, приму несколько хороших
стаканчиков, и только захочу возрадоваться, как кровь мне снова голос
подает. На сей раз не ликующий, а зловещий, татарский, суровым таким
шепотом: Ярамэ игаргэ! Аллах каргар - Не смей пить! Аллах накажет!
Ну, - говорит, - я и мрачнею. Мучаюсь. Пью и мучаюсь...
... Прошлым утром выползли мы с Севой из дома, и как два не очень умных
человека, поперли направо в гору. Прошли по горе, понаслаждались открывшимся
оттуда видом и спустились вниз в так называемый нижний город. Тот самый,
видом на который с горы только что насладились. Мы оба к нему как-то особо
относимся, понеже петербуржцы мы с ним. То есть воспитались на подоконнике
окна в
Европу. Хоть и с решеткой всегда было это окно, но все-таки все
европейское, нам с детства радует глаз, как, например, перспективы
петербургских улиц. А нижний город в Монреале, совсем не такой, как в любом
другом американском городе. Он - совершенно европейский.
Правда, здесь есть и чисто американская часть, что состоит из полутора
десятков разноцветных стеклянных небоскребов.Старикашка называет эту часть
"каменные джунгли" и очень любит на их фоне фотографироваться. Каменными
джунглями называли небоскребы в пятидесятые годы его мама - пламенная
марксистка, мой папа - несгибаемый большевик, и газета ленинградской
городской пионерской организации "Ленинские Искры". Дружным марксистским
хором убеждали они нас, что мы всем ихним марксистским бородатым богам
должны молиться от радости, что не родились и не живем в этих каменных
джунглях. Вот потому Старикашка так и любит на их фоне фотографироваться.
Оттого, как радуется, что он там не живет. Что живет не в джунглях, а в
лесотундре Петроградской стороны. То бишь, еще в лесу, но с каждым годом все
больше и больше переходящим в тундру, как лесостепь в степь.
Но в нижнем городе, есть и другая часть - европейская, что примыкает к
Старому порту. Она и называется по европейски "ситэ", а не по-американски
"даун-таун". И состоит из улочек весьма напоминающих петербургские. То
бишь - сплошняком фасад к фасаду, и - архитектура прошлых веков. Но на их
фоне Старикашка меньше любит фотографироваться. Поскольку его кентам в
Питере больше нравятся джунгли. И когда они на снимках видят Старикашку,
стоящим на фоне каменных джунглей, то бегают (по его собственному Севиному
определению) "как обосранные олени". Не верится им, что ихний собутыльник,
тот самый, с кем только недавно "красную шапочку"
(средство от пота ног на спирту) в параднике трескали, в одной луже
валялись, одной баночкой вискаса закусывали, вдруг такой трезвый, прилично
одетый и холеный стоит на фоне настоящих американских небоскребов. По их
мнению, такого не может быть, ибо не может быть никогда. А Сева, как они все
там на Петроградской понимают, кроме собственного дома на Введенской 7,
может находиться только и исключительно в вытрезвителе на улице Скороходова
20. И больше нигде. А тут, вдруг, в Америке! Обидно пацанам, вот они и
бегают, как обосранные олени.
Действительно, Старикашка жил до приезда в Америку в январе нынешнего