"Игорь Боровиков. Час волка на берегу Лаврентий Палыча " - читать интересную книгу автора

кавказский, а у нас на Кавказе добро помнят. А посему мне хотелось бы
отблагодарить вас за вашу доброту и заботы обо мне и прислать вам джинсы.
Также, если у вас есть супруга, то и ей готов прислать, что попросит, только
не очень много. Например, лифчик или кофточку с люрексом, на большее-то я не
потяну, самому бабок в обрез. Я ведь сижу на пособии для бедных - велфере, а
он всего лишь в каких-то жалких десять раз больше вашей зарплаты. Так что,
как видите, я не миллионер. Но для вас - не пожалею, ссука буду, век России
не видать! Так что напишите мне и сообщите размеры ваши и супруги. С
уважением, ваш когда-то подследственный Сейфутдинов Г.А.
После этого письмо было вложено в конверт, заклеено и написан следующий
адрес: СССР, Ленинград, Литейный 4, КГБ майору Середе К.М.
Обратный же адрес в пьяном угаре написал свой собственный на улице
Нотр Дам. Мы пошли в депанер за пивом и опустили письмо в ящик.
На следующий день, правда, начал Гиви дергаться и говорить, что, мол,
засиделся он в Монреале. Пора, мол, ему подаваться в настоящую
Канаду, где по-английски говорят. Чувствовалось, боится он, жалеет, что
погорячился и ждет от майора какой-либо подлянки за такие шуточки. Поскольку
Гиви кончал в свое время английское отделение, владеет он этим языком весьма
прилично. И ему действительно не шибко уютно было в городе, где надписи
английской не найдешь, а во всех местах говорят на языке, которого он не
знает. Так он и слинял в
Онтарио, получив статус. Мол, я там сразу работу найду, да и Алиса
поможет. Я же потом почти год Плюшевому звонил, до самой его депортации, и
все спрашивал, нет ли случайно Гиви письма от майора
Середы. Но письма не было
Алиса ему действительно много помогла, однако к работе Гиви так и не
приступил, а плотно сел на велфер, да не менее плотно запил, подрабатывая в
какой-то прачечной на наличные. И даже собственную жену с сыном не мог
вызвать в течение семи лет, ибо ни дня не просыхал. Хотя каждое утро бил
самого себя по физиономии и твердил:
Ссука я! Ссука! Кончилось тем, что с весны 1997 года он стал бомжевать
в полном смысле этого слова, даже велфер потеряв, ибо и адреса никакого не
имел. Спал в парке на садовой скамейке, питаясь в
Армии Спасения и, подрабатывая на бухало разноской рекламок. Когда же
получал хоть какие-то деньги, то всегда кроме выпивки, покупал еще пару
другую лотерейных билетов. А в апреле 97 вдруг выиграл 100 долларов. Тут же
сел на автобус и вернулся в Монреаль, где снова выправил велфер и снял
однокомнатную квартирку, вполне приличную по сравнению с торонтовской
садовой скамейкой. И быстро, буквально в один день заполнил все необходимые
анкеты для приезда собственной семьи, те, что так и не мог заполнить целых
семь лет в Торонто.
С прошлого года, когда к нему приехали жена с сыном, стали они жить в
нашем доме на первом этаже. А мы - на третьем. Но балконы - в
противоположные стороны. Наш на восток, а их на запад. И пьем мы с ним чаще
поодиночке, чем вместе, ибо напитки и опьянения у нас с
Гиви Ахметовичем разные. Я больше по водочке, а он только и
исключительно вино и пиво употребляет. Да и бухаем мы по разным поводам. Я
от радости, а он от печали. То есть, я хочу сказать, что когда пью, то вечно
радуюсь. Сейфутдинов же поначалу только возрадуется, а потом, наоборот,
мрачнеет. Объясняет он сей феномен голосами крови, поскольку его погибший на