"Игорь Боровиков. Час волка на берегу Лаврентий Палыча " - читать интересную книгу автора

песчаные дюны и серенький горизонт финского залива. Отныне я уже никогда не
смогу честно взглянуть финну в глаза и сделать вид, что, мол, без всякого я
понятия о том, что мое родное Репино это - его Куоккало, мой милый
Зеленогорск это
- Териоки, а чудесное, с детства дорогое мне Комарово, когда-то было их
Келломяки. Представляешь: На недельку до второго я уеду в
Келломяки... Нда...
А, ну и хер с ними! Водка-то есть, так хули рассуждать? Еще по одной,
прорвем линию Маннергейма, и дальше - на Выборг-Виппури! А там купим у
белофиннов креп-нейлоновые носки. По ихнему это звучит так: Миня тахдон
остаа крепи-найлон цуккат! Что значит: Я хочу купить креп-нейлоновые носки.
А еще плащь по ихнему будет: таки, и отсюда - такешник на жаргоне
ленинградских фарцовщиков. А часы - келы. Так что, видишь, запас слов у меня
вполне достаточный для прорыва линии Маннергейма.
Кстати, два года назад, когда я был в Хельсинки и мы гнали для
растаможки из Финляндии в Москву, якобы, мою машину, то, пока ее не получили
в порту, раз десять проезжали (с подлинным владельцем, что мне и оплатил
дорогу) на такси мимо памятника Маннергейму, и я, пьяненький, тыча в него
пальцем, важно говорил точиле: Хюве пойка!, то бишь: хороший парень. А
точила рассыпался по ихнему: бля-бля-бля-бля-бля, мол, здорово он вам
москалям пиздюлей навешал зимой 1940. Но я этого не понимал и понимать не
хотел, ибо чуял в точиле белофинскую кукушку. Ой, чуял! И общение свел до
минимума.
Даже носки не купил. Ни плащ фарцевать не стал, ни часы. У белофинских
кукушек не фарцую!
А вот друг мой любезный, Старикашка, когда гуляет по Монреалю, то у
него нередко кто-то что-то спрашивает. Он же, естественно, не понимает, ибо
ни английскому, ни французскому не учен. Так он, чтобы достоинство
сохранить, отвечает певуче: "Фи-и-нска т-у-уриста. Нихт ферштейн!" Канает, в
общем, под белофинна...
... Я же не просто так развоевался с Финляндией, а с умыслом: чтобы
ночью спалось покрепче. А то прошлая ночь была у меня уж шибко беспокойная.
Не довоевал я, и все время мелькали перед глазами какие-то клики. Только
сомкну очи, как вижу клику Гоминдана. Сбегаю поссать, снова засну, так
видится клика Ли-Сын-Мана. Гоню ее прочь, стараюсь уснуть, а перед глазами,
как живая клика Салазара.
Я ей рукой отмашку: Чур меня, чур! Смеживаю очи, а там клика
Тито-Ранковича, и сам Тито, кровавый палач, держит в руке электрический
стул и говорит: "Любят меня в Америке, руку подали, стул предложили". Сверху
же сияют огненные слова: "Из Америки в
Югославию отправлена партия электрических стульев". И автор этого
кошмарного сна - крокодильский художник Борис Ефимов тоже мне снится среди
всех прочих клик.
В 1956 году кровавый палач Тито нанес дружеский визит в СССР, и в том
числе, в его программе было посещение квартиры N 12 по
Загородному 17. Поскольку именно в этой квартире жил кровавый палач
Тито в свой петроградский период с 1917 по 1918 год, ибо в 1915
добровольно сдался в Российский плен. А в квартире N 12 по
Загородному 17 проживал мой школьный приятель Виталий Иваныч
Шмелько. И было в их огромной коммуналке 16 комнаток на 16 семейств и