"Игорь Боровиков. Час волка на берегу Лаврентий Палыча " - читать интересную книгу автора

При этом для наглядности, и чтобы компенсировать нехватку нерусских
слов, ткнул ему под нос девственно целое горлышко разбитой бутылки. Им-то,
именно горлышком, продавец и заинтересовался. Взял его, аккуратно закатал в
пластиковый пакет, сказал страдающему
Ваську: "Окей, окей!" И, отказавшись от денег, выдал ему совершенно
бесплатно точно такую же емкость, долго сочувствуя по-ихнему:
Бля-бля-бля!
Как ни был Васек в расстройстве чувств, а сообразил: если покажешь в
государственном ликер-сторе битое нераспечатанное горлышко, то дадут тебе
целую бутыль. И дадут на халяву. А куда ты дел содержимое тобой разбитой:
пролил ли, выпил, никто даже и не спросит. Даже и не подумает спросить. Ибо
в ихних лоховских мозгах такого и промелькнуть не может. Не те мозги. Не
наши.
Сообразил и тут же начал прокручивать варианты. Не поленился, раздобыл
где-то весьма оперативно (сказалось военное воспитание) список адресов всех
винных магазинов города Монреаля. Запасся большим рюкзаком, куда помещал
всякий раз кастрюлю, пустую полутора литровую бутыль, молоток, воронку,
здоровенный кусок старой простыни, чтобы использовать его в виде нехитрого
фильтра, и отправлялся на дело. Заходил в винный, покупал полутора литровый
генсек Абсолюта и тут же искал ближайший закуток, где бы его никто не
увидел.
Учитывая тот факт, что в Канаде подавляющее большинство населения
выходит наружу только лишь для того, чтобы нырнуть в припаркованный у дома
автомобиль, а на улицах, скверах и дворах чаще всего - пустота, то найти
такое место большого труда не составляло. А, найдя его, Васек располагал
кастрюлю с простыней-фильтром прямо под купленной бутылкой и бил ее молотком
по донышку. Водка стекала, фильтровалась, а мичман через воронку переливал
ее в заготовленную пустую емкость.
После этого принимал до предела жалобный вид и, держа перед собой битую
бутыль с нераспечатанным горлышком, как тургеневская барышня собственную
невинность, заходил обратно в магазин и сообщал продавцу, глотая чистые
слезы: "Вот, брательник, слушай, шайтан толкнул, на ровный мэста упал,
памаги, братан, вэк нэ забуду!" И всегда уходил, унося еще один полутора
литровый генсек вместе с искренним сочувствием и состраданием лоха-продавца.
Таким образом, пристроился Картуз на Сан Лоране у Толяна с Серегой и снова
выпал из моего поля зрения.
Правда, не надолго. Летом того же 1993 года занесла меня судьба на
должность переводчика Монреальского комитета помощи просителям статуса
беженца, под поэтическим названием Сигонь, то бишь
Журавль. Какое отношение журавлик мог иметь к беженцам - это не ко мне.
Не я называл. Впрочем, нашим людям название нравится, а среди беженцев,
наших, мягко выражаясь, - процент немалый. Это, если уж очень мягко
выразиться.
Так Васек с Толяном и Серегой повадились по утрам тусоваться в
Журавлике, ибо жили неподалеку. И с утра, приняв на грудь, желали
общаться с нашими людьми. Оно и понятно. Насколько ж приятней нашего-то
человека хлопнуть по плечу и сказать ему: "Ебать-копать, кого я бачу!" А
заодно новости беженские обсудить: кто уже получил слушание, кто еще только
ждет; кому дали статус, а кому отказали; что при этом спрашивали, что
отвечали, а что нужно было ответить...