"Игорь Боровиков. Час волка на берегу Лаврентий Палыча " - читать интересную книгу автора

спидом мается. Как же они шарахнулись! Серега даже стакан с недопитым
содержимым хотел выкинуть. Но Толян сказал:
"Хорылка, вона яку хошь заразу убъет!" И, хыкнув, допил залпом вместо
гаитянина-спидоносца.
Были же они оба родом из города-героя Одессы. И не какая-нибудь там
шваль припортовая, а моряки славного Черноморского морского пароходства.
Сами при этом - люди черные. Но не в смысле цвета их кожи, или образа
мыслей. А в смысле цвета их пьянки. Понеже пили
Толян с Серегой по черному. Работали они оба в какой-то кошерной
хлебопекарне, всегда в ночную смену и возвращались с работы в 8 утра. А по
дороге заходили в депанер к хорошо знакомому индусу и он им, как хорошим
знакомым продавал из-под прилавка контрабандную американскую водку в
полутора литровой бутыли, которую они называли
"генсеком".
Литровая же водочная бутыль звалась у них секретарем обкома, тогда как
семисотпятидесяти-граммовая носила гордое имя коммуниста.
А фляжечка в 375 граммов именовалась комсомолкой. Ее подружка в 200
грамм - пионеркой; самый маленький же пятидесятиграммовый мерзавчик
- октябренком. Я у них как-то спрашиваю между второй и третьей: "А
советская поллитра кто будет по партийной линии?" А они мне хором:
- Це ж кандидат!
Итак, отработав в кошерной хлебопекарне очередную ночь, покупали
Толян и Серега у индуса-контрабандиста заветного генсека и тут же с
утра садились кушать водку, заедая ее салом. И так кушали где-то часов до
четырех. Дома же, конечно, при этом безвылазно не сидели: выходили,
тусовались. С криками: "Хинди-руси бхай-бхай" хлопали по плечам встречных
индусов, пакистанцев, филиппинцев. Обнимали знакомых китайцев, вопя
восторженно: "Ебать-копать, кого я бачу, якие люди и без охраны!" И
веселились как дети, когда китаец также восторженно лопотал в ответ:
Ипать-капать-ипать-капать!
А еще любили хлопцы при этом спiвать пicню. Именно - пiсню, ибо спивали
всегда и исключительно только одну единственную: "У стэпи под Херсоном
высокие травы, у стэпи под Херсоном курган". Не знаю уж, чем оказался столь
мил их сердцам непутевый анархист Железняк, заблудившийся по пьяне между
Одесой и Херсоном. Я же сам эту песню терпеть не могу, ибо явилась она
однажды свидетельницей моего величайшего сексуального позора.
Дело-то уж было почти четверть века тому назад, в 1976 году. В
сентябре. Я тогда сопровождал португальскую профсоюзную делегацию на отдыхе,
и жили мы в жутко блатном санатории ВЦСПС в Крыму под Ялтой.
А так называемый "переводчик сопровождения делегации на отдыхе", мало
того, что получал от ВЦСПС деньги за каждый день и час, так еще сам
практически тоже отдыхал, то есть девять десятых времени имел в своем полном
распоряжении. Ну, я им, временем этим, и пользовался. В смысле баб. Уж
больно в те далекие годы я был до них охоч. А буквально вместе со мной
объявилась там одна бабешечка из Молдавии: черненькая такая, маленькая,
грациозная и с изящным именем Флора.
Она же сама на меня запала и возжелала общаться после того, как я,
познакомившись с ней в танце на дискотеке, сказал:
- Флора, можно я буду первым в вашей жизни человеком, который не
спросит, есть ли у вас сестра Фауна?