"Игорь Боровиков. Час волка на берегу Лаврентий Палыча " - читать интересную книгу автора

- Шалом, - сказал Васька бармену, - манишма? (впоследствии я узнал, что
на иврите это значит: как дела?)
Бармен-грек молчал любезно и вопросительно. Васек тоже молчал, ибо
исчерпал весь приобретенный в Израиле запас иностранных слов.
Потом сказал бармену проникновенно: "Слушай, дарагой, налей ты нам
этого самого (он звонко пощелкал себя по шее), чтоб на сердце харашо стало,
да душа отдохнула". И выразительно приложил руку к сердцу. Не знаю, каким
чутьем бармен-грек понял, что от него хотят, но тут же молча выставил перед
нами два дабл шота смирновской водки.
Впоследствии, общаясь с мичманом Картузовым, я имел неоднократную
возможность убедиться в том, как ему удавалось на его русско-азербайджанском
наречии доносить до сознания иноязычных собеседников любую информацию и в
любом объеме. Понимали его всегда, и всегда так, как он этого хотел. В тот
же апрельский день 93-го года мы с ним сначала потеряли счет рюмашкам
смирновской, потом пили баночное пиво Брадор из пакетиков на скамейке парка
Жан Манс, а закончили все это мерзопакостным плодово-ягодным вермутом
Беллини в его комнатушке в квартире Наума Марковича, который по доброте
душевной пустил Васька пожить за бесплатно, по христиански, из любви к
ближнему.
Любовь, которую Васек разделил сполна, сказав мне глумливо: "Во, блин,
мудак старый! Совсем, слушай, стебанулся: я ему бабки даю, а он говорит: 'Ты
их в храм отнеси, пожертвуй'. Я что, козел какой, свои кыровные попам
отдать, а?"
Правда, чуть позже я узнал, что "кровные"-то были все же не
Васька, а государства Израиль, который ему, как оле хадашу (то бишь,
вновь прибывшему на историческую родину репатрианту) предоставил ссуду на
покупку квартиры. А оный оле хадаш взял, да просто-напросто ее и спер путем
какой-то сложнейшей шахматной комбинации. Васек как-то по пьяне взялся ее
детально описывать, но я слушал в пол уха. На хрена мне это знать? Мне ж все
равно Израиль такую ссуду не даст. Затем, обналичив бабки, отвалил он в
Канаду, чувств никаких не изведав, как говорил Маяковский.
Итак, рассказал мне мичман Картузов всю свою жизнь. Впрочем, он не
сразу стал мичманом, а начал трудовую карьеру шофером
Азербайджанской академии наук.
- Ученых возил, панымаишь. Слушай, пасматрел я как ученые живут.
Как живут! Все, слушай, имеют. Возьми ботаник: апелсын есть, мандарын
есть, кызыл есть, урюк есть, хурма есть, все есть! Возьми ихтиолог: красный
икра есть, черный икра есть, асетрин есть, красный рыба есть. Все есть.
Слушай, кого мине жалко было - геологов. Какой бедный народ! Чито взять?!
Один камень, панымаешь, один камень-шмамень!
И захотелось Ваську жить как ихтиолог. Но учиться на ихтиолога было
долго и муторно. А тут и пример возник перед глазами: старший брат его,
Федька, морской пограничник, перевелся служить с Камчатки в Баку, и начали
Васек с мамой "черный, красный икра-мыкра ложками кушать, панымаишь!" Так
что прямой путь открылся Ваську в мичманское пограничное училище Каспийской
флотилии, которое он и закончил благополучно аккурат к лету 1988 года. Всего
один раз успел выйти в море, один только раз перехватить браконьеров и
получить с них один только бочонок черной икры. Один только раз все это
произошло, как вдруг, вся жизнь пошла наперекосяк. Азербайджан встал на
дыбы, вчерашние соседи оказались кровными врагами, покатилась волна