"Игорь Боровиков. Час волка на берегу Лаврентий Палыча " - читать интересную книгу автора

проживу в России совершенно потрясающие двадцать лет:семидесятые и
восьмидесятые годы.
В общем, спас Господь и с августа поселил мне в соседнюю комнату
Вику Погосову, с которой я как-то вдруг, словно это само собой
разумелось, оказался сначала в одной койке, а через пару месяцев и в нашем
консульском отделе, выполнявшим функции загса. Вика была студенткой
знаменитого Московского института иностранных языков им.
Мориса Тореза, очаровательной двадцатилетней бакинской девочкой
армяно-славянских кровей, с тонкой талией, шикарным бюстом, пышной темной
копной волос, серыми глазами и московской пропиской.
Последняя, однако, клянусь, тогда мне была абсолютно безразлична.
Даже, наоборот, я очень любил Питер, терпеть не мог Москву, а главное в
Ленинградском Интуристе меня ждали, а, вот, что мне делать в Москве, я
совершенно себе не представлял.
Так что, спор, где жить, был единственный, который у нас на мгновенье
возник, когда мы решили пожениться. Конечно же, уступил я и автоматически
стал москвичом, вот так палец о палец не ударив, тогда как масса
исключительно ушлых и проворных питерских ребят моего выпуска, которым я по
лохости своей и в подметки не годился, задницу в клочья рвали, лишь бы
обосноваться в Москве, но так и не обосновывались. Не выходило. А тут вышло
само собой...
Написал я только что тебе, что спор тот был единственным, и соврал. Там
еще один возник, да не просто спор, а драка. Самая настоящая. Ибо в
результате Вика швырнула в меня будильником и чудом не попала. А произошел
он оттого, что наши войска вошли в
Чехословакию. Я, естественно, устроил по этому поводу тихую (чтобы, не
дай Бог, соседи в коридоре не услыхали) истерику. Начал заламывать руки и
кричать шепотом: "Суки, сволочи! Позор! Позор!
Позор!" И вот именно тогда Вика впервые стала товарищем Погосовой,
спокойно на мою истерику заявив: "Так этим чехам и надо! Правильно сделали!"
Я же ей говорю: "Ты сама сука и сволочь!" А она в меня будильником:
бац! Ну и я ей приложил. Тут бы нам и разойтись подобру-поздорову и забыть
друг друга. Мы же вместо этого, шепотом подравшись пяток минут, вдруг,
сцепились, повалились и вместо дальнейшего выяснения отношений начали жутко
самозабвенно трахаться.
По-моему за все десять лет нашей совместной супружеской жизни не было у
нас с ней большей страсти, чем в день входа наших танков в
Прагу...
... Пройдет несколько лет и я, супруг товарища Погосовой, буду выходить
из московского дома в Вешняках, садиться в припаркованный у подъезда мой
собственный Жигуль, класть рядом на сиденье кассетный магнитофон, включать
Азнавура и ехать в никуда. Просто ездить по
Москве без всякой цели, слушать La jeunesse и жутчайше тосковать по
Питеру и по проведенной там молодости. А этот белый город на горе над
Средиземном морем потом еще долго будет являться мне в снах, где его залитые
солнцем улицы будут плавно перетекать в зассаные снега и дровяные сараи
Лештукова переулка моего детства.
Так же, как сейчас здесь в Монреале мне снятся небоскребы нижнего
города, улицы монреальского Старого порта, по которым я, как Веничка
Ерофеев, выхожу к Курскому вокзалу, вместо Кремля...