"Артем Боровик. Спрятанная война " - читать интересную книгу автора

совершенства многие виды оружия и боевой техники.
Но таких было мало, и спорить с ними не стоило, потому что они
отличались непробиваемой твердолобостью и упрямством, подобно танку.
Однако не только сама война наносила ущерб нашей морали, но и
многолетнее официальное вранье о ней в газетах и по телевидению. Я не виню
журналистов. Если кто из нас и пытался писать правду, то военная цензура
виртуозно превращала ее в ложь.
Человек, в той или иной мере связавший свою жизнь с Афганистаном,
находясь там или регулярно приезжая туда, проходил приблизительно через
четыре стадии понимания того, что там происходило.
Первая стадия (длилась обычно до трех месяцев, в зависимости от
прозорливости или догматизма вновь прибывшего): "Война идет нормально, надо
добавить еще двадцать-тридцать тысяч войск, и тогда вообще все будет
чик-чик".
Вторая стадия (пять месяцев): "Уж коли мы ввязались в это гиблое дело,
надо быстрее довоевывать. Тридцатитысячной добавкой тут не обойтись. Чтобы
перекрыть границы, нужна еще по крайней мере одна армия".
Третья стадия (еще полгода): "Нет, братцы, что-то тут глубоко не так.
Ну и вляпались же мы!"
Четвертая стадия: "Братва, надо делать отсюда ноги. И чем быстрее, тем
лучше".
И армия последовала последнему совету. Ушла из Афганистана, как
могучий штангист с помоста, не взяв веса.

I

К концу 1988 года большая часть 40-й армии уже покинула Афганистан, но
почти пятидесятитысячное войско все еще оставалось там, ожидая команды на
вывод.
Декабрь незаметно перешел в январь, и тот потащился медленно, с
ленцой, словно длиннющий товарняк на подходе к конечной станции - с
коротенькими просветами-днями между долгими, изматывающими терпение,
мерзлыми гулкими ночами.
К исходу первой январской недели потянул северный ветер, ударил мороз,
в горах выпало еще на четверть снегу. Но на кабульских улицах он так и не
появился, и ветер от нечего делать гонял проржавевшие консервные банки
из-под солдатских сухпайков, пыль да песок.
Эвакуация нашего Центрального военного госпиталя (ЦВГ) началась 19
декабря, и сегодня, 9 января, там, по слухам, оставалось всего три-четыре
врача, которые должны были улететь завтрашним утренним рейсом в Ташкент.
Вечером я поехал в госпиталь, чтобы выпросить необходимых лекарств:
предстояло жить в Афганистане еще месяц с гаком.
ЦВГ, обычно столь шумливо-суетливый, поразил своей зловещей пустотой и
остервенением, с которым он хлопал всеми окнами и дверьми. У стелы,
бессмысленно устремленной в мглистое небо, в котором, судя по гулу и
мигавшим огонькам, было больше транспортных самолетов, чем звезд, какой-то
солдат, заломив крутую цену, попытался продать мне десять банок сгущенки.
Надпись на стеле, как и пять лет назад, утверждала, что
"Советско-афганская дружба вечна и нерушима".
Три офицера-афганца в советских бушлатах, озираясь по сторонам, несли