"Алла Боссарт. Повести Зайцева" - читать интересную книгу автора

единственное интервью - каким-то педрилам для их листка. Так эта падаль
тиснула шапку: "Супермен Хлесталов сочувствует голубому движению и готов
пополнить его ряды!" В общем, добро пожаловать в полную и окончательную
депрессию. Глухо, как в танке. Не говорю уж о запое... Тут, как водится,
выползает на свет божий Токарев - давно его видно не было. Они ведь меня как
начали пасти, так всё и вербуют, даже подружились на этой почве. Чума: пью
четвертые сутки, весь синий, - этот приперся и заводит свою песню о помощи
органам. Дал ему по зубам - старик в слезы... Веришь, заплакал, старый
козел. Совсем я осатанел. Ну и короче, к вечеру моя дуреха сызнова, как в
старые добрые времена, сняла меня с табуретки.
Хлесталов закурил. Бухая бледность, горящие глаза делали его похожим на
оперного черта.
- И вот, - продолжал он, - спустя месяцы забвения выпадает мне из ящичка
заветный конвертик: билетик на мелованном картоне с золотым тиснением. Пан
посол имеет честь пригласить пана с супругой на прием в честь выхода в свет
антологии польской поэзии, посвященной чьему-то там 150-летнему юбилею.
Супруга бежит к соседке, пан чистит смокинг - да, представь, старичок,
завелся у супермена Хлесталова и гардеробчик... И вот мы у посла! Прием
домашний, в суперэлегантной квартире, гость отборный, дамы с голыми
лопатками, моя рыженькая в ногах путается, сияет, варежку разинула; вцепился
ей в локоть, волоку гордо, - у нее неделю потом синяки не сходили. Все
классно. Целую послице ручку. Пью сок. Аплодирую какой-то персоне -
национальный герой, перевел всю польскую литературу на кучу языков, его
стараниями вышла и эта антология, хоть я, правду сказать, о нем в жизни не
слыхал. Смуглый красавец, теннисная выправка, галстук от Версаче... Ну -
Хлесталов отдыхает.
- Пан Хлестауов, - картавит тут очаровательная послица, - проше, - и ведет
меня сквозь толпу к этому переводчику. А рядом, ослепительной спиной ко мне,
стоит с сигареткой на отлете пани в набедренной повязке, и нога под ней -
как Смоленская дорога... Белокурая гривка лежит по таким голым плечам, что я
пускаюсь вскачь, забыв про мою Золушку.
- Пан такой-то, - поет послица, - жеуаю вас знакомить с паном Хлестауовым,
проше, панове...
Пан лучезарно улыбается, голый торсик неторопливо разворачивается... Да,
старичок, ты угадал. Марго. Мило ахает, целует меня в щеку, после чего
совершенно паскудно прижимается всем фронтом к переводчику и мурлычет:
"Дорогой, это тот самый Хлесталов, я тебе рассказывала..."
- Аха! Автор нашумевшей "Баллады"! - вспоминает "дорогой", жмет мне руку и
виновато улыбается: - Извините, не довелось читать других вещей. Думаю, они
не хуже, нет, Марго?
И моя любовь кроит рожу, всегда сводившую меня с ума, задирает свои безумные
плечи к ушам и театрально шепчет: "А разве он еще чего-нибудь написал?!"
Да, говорю сквозь зубы, но стараюсь держаться светски, по возможности
скалясь. Написал, говорю. Роман-трилогию "Дающая в терновнике". Она:
- Пан шутит. Пан намекает, что некоторые неразборчивы в связях. Пан
совершенно прав. Кто не грешил по молодости лет!
В этот благоприятный момент ко мне пробилась Суламифь. Очень кстати.
- Моя жена, - а что я мог еще сказать?
И эта наглая дрянь - что, ты думаешь, она делает? Заглядывает под стул и
удивляется: "Где?"