"Алла Боссарт. Повести Зайцева" - читать интересную книгу автора

больше не увидимся, - с трудом проговорил, пытаясь из своего партера
сфокусироваться на зыбкой моей фигуре. - Я, конечно, болт забил, кто там
чего обо мне думает... но тебя я люблю, кх-кх. Прошу: поговорим, старичок...
Подними меня.
Мы, как встарь, утвердились на кухне, чтобы не будить старенькую детку
Суламифь, уснувшую со скорбно поджатым ротиком. Хлесталов был озабочен; не
осталось и следа от его судорожной веселости. Долго копался у себя в
карманах, сопя: "Да где ж она, где ж ты, красавец, куда ж я тебя
захерачил..." Наконец извлек сложенную вчетверо бумажку, развернул и сунул
мне под нос: "Полюбуйся. Нравится?" Это был ксерокс казенного бланка с
каким-то списком. Одна фамилия в списке отчеркнута маркером. Рядом в
кавычках - "Краснов". Потом - дата, еще какие-то цифры. Сверху на бланке
гриф "СС ДВП". Видимо, "совершенно секретно, для внутреннего пользования"?
- Именно, для внутреннего. А теперь будет для внешнего! - Хлесталов довольно
захохотал и ударил меня по позвоночнику.
Вот какую историю в духе анамнеза услышал я от Хлесталова.
- Пару лет назад я, модный писатель и авторитетный диссидент, персонаж
советологических сплетен, короче - популярная фигура прозападной московской
тусовки, привычно балдел в лучах неожиданной и, допускаю, незаслуженной
славы, пользуясь щедротами известной тебе Марго Оболенской. О нашей связи
знала вся Москва, знала, конечно, и Суламифь. С этой Марго я вконец
обезумел. Я тебе не говорил, старичок, но ведь мы с Суламифью давно не это
самое... - Хлесталов произвел вульгарный жест, хлопнув ладонью по кулаку. -
Жили по-соседски, спали в одной постели - ноль эмоций. Я прекрасно к ней
отношусь, она святая, жизнь мне сколько раз спасала, я безумно ей
благодарен... Видимо, это и подавило во мне нормальные эротические рефлексы
- эта убийственная гипердуховность... Короче, старичок, к моменту
судьбоносной встречи с Марго я представлял собой сексуальный курган,
триумфальную арку импотенции. Квалификацию пока что не растерял, мог
поставить себе диагноз... Суламифь не роптала, она любила и любит меня,
бедная, как сына. Как несчастного сынка-придурка. Ей бы, дурехе, хоть на
ноготь блядства! Не верь, старичок, если тебе будут говорить, что импотенцию
можно вылечить в одиночку. Ну и Марго... О, Михаил, талантливейший кадр,
поверь мне! Явилась - и вот, значит, зажгла... Старик, она превратила меня в
маньяка. Я хотел ее поминутно. Не мог жить без ее... Молчу. Да... Суламифь,
повторяю, не роптала, но однажды, придя, как обычно, под утро, почти уже
трезвый и весь пустой, как сданная посуда, - обнаруживаю эту дуру в ванной,
белую в красной воде. Кровь еще сочится, а пульса уж и не слыхать. Слава
богу, вскрыла у запястья, а не у локтя, не задела артерию. Тоже ведь доктор.
Надеялась, думаю, чтобы не до конца... тоже понять можно. В общем, видишь,
выпал случай оплатить должок. С этих пор я забоялся оставлять Суламифь одну,
пришлось брать с собой. Пару раз столкнулись с Марго - и в эти разы я
напивался скотски. На джазовом вечере в одном дико элитарном клубе полез
драться с ветеранами, разбил зеркальную стену, раскурочил саксофон. А когда
меня вывели, помню, еще некоторое время блевал на крыльцо. Одного сакса, ты
понимаешь, было бы достаточно, чтоб меня уже в приличные места не звали. И
я, правда, выпал из тусовки. А значит, старичок, в моем случае - и из жизни.
Меня перестали упоминать. Кстати, и рукопись книжки вернули. С извинениями.
Мемуары о совковом детстве... Пришел, видишь ли, новый редактор из юниоров и
изволил назвать мой текст "отработанным паром". За несколько месяцев я дал