"Алла Боссарт. Повести Зайцева" - читать интересную книгу автора

оценивала Билятдина. По вере своей мужик трезвый и мастерства безотказного,
он всегда получал от нее самые выгодные заказы. В первую очередь, конечно,
особо ответственные экземпляры, по заводской документации, "изделия № 6", а
на профессиональном жаргоне столяров - "колоды".
Для тех, кто незнаком с особенностями продукции деревообделочного завода
специализированного бытового обслуживания, как причудливо названа наша
грободельня, требуется пояснить производственную тонкость. Номенклатурный
гроб изготавливается совсем по другим нормативам, нежели рядовой. Он шире,
тщательней обработан, он не из занозистой сосны, а из дуба, в отдельных
случаях - и из более ценных пород. Подушечка в нем набита не опилками, а
ватой, на обивку идет вместо бязи штапель, а другой раз - и шелк. Ну и
фурнитура: уголки, ручки, петли, карнизики, завитушки - об этом, ясное дело,
на потоке и речи нет.
Вот такие вот эксклюзивные образцы поручались золотым рукам Билятдина Сафина
- к общей зависти, как было бы логично предположить. Однако никто Билятдину
не завидовал, поскольку никто здесь, кроме него, работать, честно говоря, не
любил, да в общем-то и не умел. Так, сколачивали своими кривыми руками
что-то сикось-накось, поскольку потребность в продукции никогда не
насыщалась, и еще не родился клиент, который в этом вопросе придавал бы
форме решающее значение.
Но Билятдин Сафин - Билятдин Сафин совсем другое дело. В его лице вы
сталкиваетесь с редким отечественным явлением: явлением Мастера. Известно,
что сейчас это редкий природный феномен вроде дифракции. А когда-то мастера
составляли силу России - пока не спились, не передохли с голоду на
пересылках и, наконец, не переродились в мутантов, у которых руки растут
примерно оттуда же, откуда и ноги. Вообще, история всегда располагала
примерами, когда мастеров пытали и казнили. Но со временем отдельные
перегибы на местах превратились в повсеместную практику - и даже в теорию.
Прадед Сафа держал гробовую мастерскую в Симеизе и слыл лучшим мастером на
побережье. По семейной легенде, его призвал сам аншеф Воронцов, когда в
Алупке утонула его тайная любовница, красавица-татарка. На обратном пути
Сафа погиб, сорвавшись спьяну с горной тропы. Что было странно, ибо прадед,
как и все его потомки, пил только воду.
Дед Билятдин продолжал дело своего отца и здорово разбогател на эпидемии
холеры. Перед войной он перебрался в Севастополь, рассчитывая развернуть
большой бизнес. Там его и шлепнул какой-то перекопский комиссар, наткнувшись
на двух бледных, как смерть, офицеров, преждевременно укрывшихся в
замечательных кипарисовых гробах.
Отец Ахмат начинал мальчиком в артели, обнаружил талант и с первыми усиками
стал помощником хозяина. Но тут кустарей как раз принялись разгонять, хозяин
сгинул, Ахмат несколько лет поработал на верфи, а с началом войны ушел
судовым механиком на крейсере в море, где хоронят, как известно, без гробов.
В сорок четвертом он высадился на родном берегу с боевым ранением в виде
раздробленного голеностопа и, как следствие, оттяпанной по колено ноги. Это
в августе. А в ноябре уже топтался, проваливаясь костылем в снег, рядом с
какой-то железнодорожной веткой без признаков станции. Больше никогда здесь
не останавливался ни один поезд. Вскоре, как грянули настоящие морозы,
ремесло Ахмата здорово пригодилось бы. Но закапывали прямо так. А кто выжил,
построили поселок Кара-Ай, Черный Святой. Или Каравай - для русского уха,
для сибирского языка. Ахмат помер, не удержался. Жена его, Зара, осталась на