"Алла Боссарт. Повести Зайцева" - читать интересную книгу автора

И вот усатого, порядком уже к его двадцати двум поношенного дядьку, словно
Ломоносова среди отроков, Дениса с огромной неохотой приняли в Загорскую
семинарию. Через четыре года среди трех соискателей он ожидал направления на
место опочившего батюшки в благополучный приход недалеко от Серпухова.
В ночь перед рукоположением ни с того ни с сего ему вдруг приснилась
жабринская церковь. Когда-то мы с братом водили его туда, показывали, как
гниет "Покров на картошке". В ту осень он как бы даже малость тронулся на
этом полуразваленном, со сбитым куполом, ободранном и загаженном изнутри
близнеце нерльского шедевра. Часть курсовой по храмовой православной
архитектуре XII-XIII веков, главу "Храмы крестово-купольного типа" он писал,
не вылезая из жабринского овощехранилища.
И, уступив серпуховского "Николу", принялся отец Дионисий писать прошения.
Ильичевский район принадлежал к Загорской епархии. Набив портфель письмами
епископата и районного начальства (с мозгами, в силу, вероятно, близости
святых мест, не совсем обескровленными битвами за урожайность надоев в
расчете на бессмертную душу вымирающего населения при коэффициенте ноль
целых четыре сотых процента родительного падежа крупного рогатого
колорадского жука с учетом умеренно-северных надбавок за его вредность как
отказывающегося размножаться в зоне и климате несжатой полосы), - о.
Дионисий пошел обивать пороги: советские, синодальные, партийные. Он дал
обет не есть белковой пищи, не брить бороды, не стричься и не касаться плоти
жены своей.
Испепеленного постом, заросшего буйной черной кудрей попа заприметили во
всех кабинетах патриархии и облисполкома. Его боялись, как натурального
огня: опасались за бумажное имущество, деревянную обшивку и легкий сборчатый
шелк на арочных окнах. По тому раскладу не так уж ему долго оставалось до
ловкого укола в предплечье и с воем и ветерком бешеной прогулки чрез клубок
улиц на шоссе с нейтральным названием, где, вялого и спеленутого, ну чисто
дите неразумное, отца Дионисия, так и не получившего прихода, швырнули бы на
жесткий верстак, застеленный драной простынкой в ржавых пятнах, - и
корячься, батюшка, под галаперидолом, покудова все свои дурацкие мозги не
выблюешь.
Но встретился ему на счастье (или на вечное мытарство, не нашего ума это
дело) - в сумраке коридоров один матерый архимандрит в чине полковника, лицо
близкое к патриарху. И пожалел фанатичного Дионисия. Или по многопрофильной
многоопытности своей понимал, что тем лютее апостольский фанатизм, чем тупее
и равнодушнее институты синедриона, чем развращенней народ, чем глуше
надежда. И архимандрит этот несильно и даже вкрадчиво нажал на известные ему
рычаги в своих ведомствах. И Жабринскую церковь, как это говорится, вернули
верующим - как будто можно ее у них отнять: ну если так-то, в
трансцендентальном смысле.
Вместе с Василием, старшим сыном Веры, и еще тремя-четырьмя ухватистыми
мужиками из прихожан храм крестово-купольного типа они из тлена и смрада
маленько подняли. И потихоньку потом все подлаживали, да подстругивали, да
подбеливали, да подколачивали - день за днем, месяц за месяцем...
Короче, пока Витек пил в обкомовской гостинице, пытаясь забыть девку,
сбежавшую из профессорской семьи на строительство Камского гиганта,
старшеклассницу, изуродованную передовой бригадой маляров коммунистического
труда, онемевшую от боли, когда ее сунули руками в известь и держали так,
потому что медленно работала, и бригаду из-за нее лишили премии и