"Алла Боссарт. Повести Зайцева" - читать интересную книгу автора

знакомого из Промстроя, его прочные возможности на уровне прокуратуры - и
доступными ей способами убедила Победителя начать с малого креслица во имя
большой карьеры.
Через полгода толкового инструктора забрал строительный отдел
ЦК ВЛКСМ.
И пошли-поехали с музыкой и рапортами голубые города без роду без племени,
всякие Небрежные Челноки да Комсомольские Осколки, Целино-грязь, да
Байкальск, Енисейск, Амурск, Ангорск, Печоринск, Онегинск и БАРАБАМ этот
адский. Бессмысленное и беспощадное продувное новье, заселенное
авантюристами, алкоголиками, матерями-одиночками, ворами и безмозглыми
энтузиастами. И с этими мутантами Витек, хрустя битым стеклом, шагал от
объекта к объекту в направлении светлого будущего, пробиваясь сквозь метель
ведомостей и смет, и принятые корпуса сбрасывали напряжение за его спиной,
давали вольную осадку, шли трещинами и осыпались в пыль.
А в жизни Маши Турмановой, внешне по-прежнему бесформенной (жизни, а отнюдь
не Маши) и угорелой, хотя и сориентированной довольно вялым вектором на
ожидание законного брака, - случилась одна встреча, указавшая Марье
Гавриловне не слишком тернистый путь к духовному обновлению.
Наши "Приветы" кончались рощей. За рощей протекала пересыхающая речка Жабря,
и на том берегу стояла деревня Жабрино. В этой деревеньке на тридцать дворов
чудом уцелела и стараниями местного батюшки была возвращена приходу церковь.
Батюшка, отец Дионисий, год как из семинарии, молод был, энергичен и
абсолютно несгибаем. Жил со спокойной верой в свое предназначение и с женой,
тоже Верой, лет на семь постарше мужа, кротости почти юродивой, матерью
пятерых детей: шестнадцатилетнего травника, богатыря и рукодела - от первого
брака, междубрачного девятилетнего математического гения и трех девочек от
Дионисия: пять, три и полтора.
Я-то знал Дионисия еще студентом архитектурного института. Он дружил с моим
братом и славился исключительной лютостью до баб. В любую красивую девку в
метро или на поверхности можно было ткнуть почти безошибочно, а в коридорах
пряничного МАРХИ просто наверняка - как на окученных неутомимым Денисом.
На четвертом курсе на практике в Загорске он встретил Веру Петровну
Воропаеву, бывшего своего преподавателя, блестящего ученого: написанную в
двадцать четыре года кандидатскую по теории фресковой живописи засчитали как
докторскую. Требовались кое-какие незначительные формальности в ВАКе. И на
этом этапе Вера Петровна пропала. И обнаружилась спустя пару лет в загорских
мастерских, где обучала семинаристов стенной росписи.
Ее детский взгляд всегда снизу; редкая улыбка, словно дорогой подарок;
голос, густой и теплый, точно общее неуловимое марево звуков над летним
лугом; стройные, простые, отшлифованные слова, произносимые в этих
координатах, сначала привели Дениса в восторг, который он ошибочно принял за
привычную реакцию. Но вскоре с изумлением обнаружил, что восторг
распространяется как-то исключительно на душевную сферу, оставляя половую (и
вообще материальную) в полном покое. Потребность слушать и видеть Веру
постоянно - завладела Денисом вроде безумия.
Они поженились. Снимали комнату в Загорске, Денис учился реставрационному
делу. Родилась первая дочка. И Денис понял: служение Вере, детям и искусству
есть выражение до сих пор не распознанной им главной цели. Вера со своими
взглядом и голосом и, главное, со своим сигнальным именем явилась ему,
конечно, прямым указанием.