"Михаил Поликарпович Ботин. С тобой, Испания " - читать интересную книгу авторато о подходе самолетов врага к зоне огня они могут оповестить товарищей не
ранее чем за три-четыре минуты. Ты согласен со мной? Аугустино кивает головой. - Это мы выяснили; теперь давай определим, успеют ли зенитчики по сигналу воздушной тревоги прибежать на огневую позицию, снять чехлы с орудий и приборов, вынуть снаряды из ящиков, выполнить все команды для стрельбы по самолетам. - Нет, конечно, не успеют. Но что делать, Мигель? Люди не могут круглые сутки дежурить на позиции. [74] - Люди твои будут спать, Аугустино, до сигнала воздушной тревоги. А у орудий и приборов пусть по очереди дежурят два-три человека в каждом боевом расчете. Как только разведчики сообщат на батарею о появлении самолетов врага, дежурные бойцы снимают чехлы с орудий и приборов, подготавливают технику и снаряды к стрельбе. В это время основной состав батареи, поднятый по тревоге, прибывает на огневую позицию и выполняет твои команды - немедленно открывает огонь. Может быть, ты видишь лучший вариант действий? - Не вижу. Ты меня убедил, пусть будет так, как ты предлагаешь, - согласился после некоторого раздумья командир батареи. Настроения благодушия и самоуспокоенности в батарее объяснялись не только прежним влиянием анархистов, но еще и тем, что не было строгого спроса с людей. Отсутствие поначалу единого командования в республиканских войсках, неразбериха в управлении ими порождали безответственность у несознательных людей. Правда, основная масса республиканцев была настроена по-боевому, но революционной бдительности научились еще не все. Вот почему в разговорах с Аугустино я каждый раз обращал его внимание - Фашисты очень неохотно летят туда, где их ждут зенитчики, - сказал я ему однажды. - Они привыкли действовать безнаказанно. Значит, нам нужна бдительность и еще раз бдительность. Беседы на эту тему в непринужденной товарищеской обстановке я часто проводил также и с бойцами батареи. Они уже считали меня своим человеком. Вместе с ними я находился круглые сутки, жил в боевом расчете приборного отделения, ел их пищу - маисовый хлеб, вареные бобы, тушеное мясо. Самым главным моим достижением, как мне тогда казалось, было то, что я начал понимать душу, нравы и обычаи людей Испании, этой прекрасной страны. К моему огорчению, Дмитрий Александрович вскоре после своего приезда из Мадрида отозвал с батареи переводчицу, которая мне очень много помогала в работе и усвоении испанского языка. Правда, ее отъезд ускорил преодоление мной языкового барьера. Теперь приходилось рассчитывать на собственные силы. Вначале я путался в словах [75] и выражениях, и это смущало меня. Но испанцы и вида не подавали, что они замечают мою неловкость, деликатно поправляли, подсказывали, и я учился говорить по-испански, с каждым днем все больше привыкая к этому языку. В декабре я побывал на альбасетском аэродроме республиканской бомбардировочной авиации и познакомился с нашими советскими добровольцами-летчиками. Это были замечательные парни. Особенно мне понравился их командир эскадрильи Николай Остряков. С ним я быстро нашел общий язык и договорился об обеспечении учебной стрельбы своей подопечной зенитной батареи. Выбрали безопасный сектор стрельбы, предупредили местные власти о времени ее проведения, чтобы не вызвать паники у гражданского |
|
|