"Михаил Поликарпович Ботин. С тобой, Испания " - читать интересную книгу автора

то о подходе самолетов врага к зоне огня они могут оповестить товарищей не
ранее чем за три-четыре минуты. Ты согласен со мной?
Аугустино кивает головой.
- Это мы выяснили; теперь давай определим, успеют ли зенитчики по
сигналу воздушной тревоги прибежать на огневую позицию, снять чехлы с орудий
и приборов, вынуть снаряды из ящиков, выполнить все команды для стрельбы по
самолетам.
- Нет, конечно, не успеют. Но что делать, Мигель? Люди не могут круглые
сутки дежурить на позиции. [74]
- Люди твои будут спать, Аугустино, до сигнала воздушной тревоги. А у
орудий и приборов пусть по очереди дежурят два-три человека в каждом боевом
расчете. Как только разведчики сообщат на батарею о появлении самолетов
врага, дежурные бойцы снимают чехлы с орудий и приборов, подготавливают
технику и снаряды к стрельбе. В это время основной состав батареи, поднятый
по тревоге, прибывает на огневую позицию и выполняет твои команды -
немедленно открывает огонь. Может быть, ты видишь лучший вариант действий?
- Не вижу. Ты меня убедил, пусть будет так, как ты предлагаешь, -
согласился после некоторого раздумья командир батареи.
Настроения благодушия и самоуспокоенности в батарее объяснялись не
только прежним влиянием анархистов, но еще и тем, что не было строгого
спроса с людей. Отсутствие поначалу единого командования в республиканских
войсках, неразбериха в управлении ими порождали безответственность у
несознательных людей. Правда, основная масса республиканцев была настроена
по-боевому, но революционной бдительности научились еще не все.
Вот почему в разговорах с Аугустино я каждый раз обращал его внимание
на это.
- Фашисты очень неохотно летят туда, где их ждут зенитчики, - сказал я
ему однажды. - Они привыкли действовать безнаказанно. Значит, нам нужна
бдительность и еще раз бдительность.
Беседы на эту тему в непринужденной товарищеской обстановке я часто
проводил также и с бойцами батареи. Они уже считали меня своим человеком.
Вместе с ними я находился круглые сутки, жил в боевом расчете приборного
отделения, ел их пищу - маисовый хлеб, вареные бобы, тушеное мясо.
Самым главным моим достижением, как мне тогда казалось, было то, что я
начал понимать душу, нравы и обычаи людей Испании, этой прекрасной страны. К
моему огорчению, Дмитрий Александрович вскоре после своего приезда из
Мадрида отозвал с батареи переводчицу, которая мне очень много помогала в
работе и усвоении испанского языка. Правда, ее отъезд ускорил преодоление
мной языкового барьера. Теперь приходилось рассчитывать на собственные силы.
Вначале я путался в словах [75] и выражениях, и это смущало меня. Но испанцы
и вида не подавали, что они замечают мою неловкость, деликатно поправляли,
подсказывали, и я учился говорить по-испански, с каждым днем все больше
привыкая к этому языку.
В декабре я побывал на альбасетском аэродроме республиканской
бомбардировочной авиации и познакомился с нашими советскими
добровольцами-летчиками. Это были замечательные парни. Особенно мне
понравился их командир эскадрильи Николай Остряков. С ним я быстро нашел
общий язык и договорился об обеспечении учебной стрельбы своей подопечной
зенитной батареи. Выбрали безопасный сектор стрельбы, предупредили местные
власти о времени ее проведения, чтобы не вызвать паники у гражданского