"Симона де Бовуар. Трансатлантическая любовь (Фрагменты книги) " - читать интересную книгу автора

много предстоит написать писем, пока я не отброшу слова, чтобы снова
соединиться с тобой.
До свидания, Нельсон, мне легче, оттого что я поговорила с тобой. Целую
твои губы в мечтах.
Твоя Симона
Из книги "Сила вещей":
"В Париже я каждую неделю находила в почтовом ящике конверт с чикагским
штемпелем; я только потом поняла, почему так редко получала известия от
Олгрена в Алжире: он писал мне в Тунис вместо Тенеса. Одно письмо вернулось,
он отправил мне его снова. Счастье, что оно тогда затерялось: в тот момент
оно оказалось бы для меня тяжелым ударом. Он пишет, что, выступая на
митингах в поддержку Уоллеса, влюбился в некую молодую особу, которая в тот
момент разводилась с мужем, и даже начал подумывать о женитьбе. Она лечилась
у психоаналитика и не хотела принимать решений до конца курса. В декабре,
когда я получила письмо, они уже почти не встречались, однако он счел нужным
объяснить: "Я не собираюсь связывать себя с этой женщиной, сейчас она больше
ничего для меня не значит. Но это не меняет дела, я по-прежнему хочу иметь
то, что, как мне казалось в течение этих трех-четырех недель, она могла бы
мне дать: теплый, уютный дом, где я жил бы со своей семьей - с женой и даже
с ребенком. Нормально, что мне этого хочется, ничего необычного в моем
желании нет, просто раньше мне это было не нужно. Возможно, дело в том, что
мне скоро сорок. У тебя все иначе. У тебя есть Сартр и совершенно особый
образ жизни: вокруг тебя все время люди, ты способна жить идеями. Ты
погружена в культурную жизнь Франции, испытываешь удовлетворение от своей
деятельности и от каждого прожитого дня. А Чикаго от всего далеко, примерно
как Юкатан. Я веду бесплодное, пустое существование, сосредоточенное
исключительно на себе самом: меня это совершенно не устраивает. Я прикован к
Чикаго, потому что, как я тебе уже говорил и ты меня поняла, моя работа -
писать про этот город, а писать про него я могу только здесь. Нет смысла все
повторять сначала. Но в результате мне практически не с кем поговорить.
Иными словами, я попался в собственный капкан. Я бессознательно выбрал
жизнь, наиболее подходящую для того рода литературы, который мне лучше
удается. Мне скучно с политиками и интеллектуалами, они какие-то неживые.
Люди, с которыми я сейчас общаюсь, кажутся мне более подлинными: шлюхи,
воры, наркоманы и т. п. Но моя частная жизнь оказалась принесенной в жертву.
Роман с этой женщиной помог мне понять, что происходит между нами с тобой.
Год назад я не решился бы изменить тебе, боясь все испортить. Теперь я знаю,
что это было глупо: руки, находящиеся за океаном, не могут согреть, а жизнь
слишком коротка и холодна, чтобы лишать себя тепла на многие месяцы".
В другом письме он возвращается к той же теме: "После того несчастного
воскресенья в ресторане Центрального парка, когда я начал все портить, у
меня осталось ощущение - я писал тебе о нем в последнем письме, - что мне
хочется иметь наконец что-то свое. В огромной степени оно возникло благодаря
этой женщине, которая несколько недель казалась мне очень близкой и дорогой
(теперь все уже не так, что не меняет сути). Не она, так другая. Это вовсе
не значит, что я тебя разлюбил, но ты была так далеко и ждать оставалось еще
так долго... Казалось бы, нелепо говорить о том, что давно можно считать
пройденным этапом. И все-таки стоит, ведь ты не можешь навсегда сослать себя
в Чикаго, равно как и я не могу жить изгоем в Париже, я обречен неизменно
возвращаться сюда, к своей пишущей машинке и одиночеству, и испытывать