"Симона де Бовуар. Очень легкая смерть" - читать интересную книгу автора

Теперь случалось все - пощечины, крики, сцены не только при домашних, но и
на людях. "У Франсуазы несносный характер", - твердил отец. Она и сама не
отрицала, что вспыльчива. Но больше всего ее огорчало, когда о ней говорили:
"Франсуаза вечно недовольна" - или: "У Франсуазы настоящая неврастения".
В молодости она любила наряды. Она сияла, когда ее принимали за мою
старшую сестру. У отца был родственник, игравший на виолончели, мама
аккомпанировала ему на рояле. Он почтительно ухаживал за ней, и, когда он
женился, мама возненавидела его жену. Ее интимная и светская жизнь почти
прекратились, и мать перестала заниматься собой, кроме особо торжественных
случаев, когда "одеваться" было обязательно. Помню, однажды мы с сестрой
возвращались после каникул, мама встречала нас на вокзале, напудренная, в
красивой бархатной шляпе с вуалеткой. Сестра восторженно воскликнула: "У
тебя вид шикарной дамы!". Мать улыбнулась, хотя уже давно оставила всякие
притязания на элегантность. Презрение к плоти, которое ей внушали в
монастыре и которое она старалась привить нам, теперь оборачивалось
неряшливостью. И тем не менее ей по-прежнему хотелось нравиться - еще одно
ее противоречие. Комплименты тешили ее тщеславие, она кокетливо откликалась
на них. Она очень гордилась, когда один из друзей отца посвятил ей свою
книгу (изданную, между прочим, на деньги автора "Посвящается Франсуазе де
Бовуар, чья жизнь вызывает во мне чувство поклонения". Двусмысленная
похвала: мать внушала поклонение самоотречением, которое лишало ее
поклонников.
Отторгнутая от плотских радостей и светских утех, с головой ушедшая в
хлопоты по дому, которые казались ей нудными и унизительными, самолюбивая и
упрямая женщина все-таки не прониклась смирением. Между взрывами гнева она
по-прежнему пела, шутила, болтала, заглушая ропот уязвленного сердца. Как-то
уже после смерти отца тетя Жермена намекнула, что он не был примерным мужем,
мать резко оборвала ее: "Я была с ним счастлива!". Разумеется, она и себя
непрестанно убеждала в этом. И все же оптимизм по заказу не мог насытить ее
жадность к жизни. И она устремилась по единственному пути, который был перед
ней: питаться от молодых жизней, находившихся на ее попечении. "Я никогда не
была эгоисткой, я жила только для других", - сказала она мне позднее. Да,
конечно, но за счет этих других. Деспотичная собственница, она хотела
безраздельно властвовать над нами. Но именно тогда, когда эта награда за
прежние потери стала для нее необходимой, мы начали отдаляться от семьи,
стремясь к независимости. Назревавшие подспудно конфликты то и дело
прорывались наружу, и мать по-прежнему не могла обрести душевное равновесие.

Вспышки грубой откровенности или едкого сарказма.

И все же в ту пору она была сильнее нас, ее воля одерживала верх. Мы с
сестрой ни на минуту не могли остаться одни; мне приходилось делать уроки
при матери, непременно в той комнате, где она в это время была. Когда по
ночам мы болтали, лежа в своих постелях, мать, снедаемая любопытством,
вслушивалась через стену в наши разговоры и, не выдерживая, кричала: "Да
замолчите вы!" Она не позволила нам заниматься плаванием, запретила отцу
купить нам велосипеды: она не могла разделять наши спортивные увлечения и
боялась, что, воспользовавшись этой лазейкой, мы ускользнем из-под ее опеки.
Она настойчиво пыталась участвовать во всех наших увеселениях не только
потому, что ей их не хватало: здесь вступали в силу причины, уходящие