"Элизабет Боуэн. Плющ оплел ступени" - читать интересную книгу автора

непосредственного соседства. Сама греховность ее сияла и переливалась не
меньше ее платья, когда - и не лукаво, и не томно - она переводила с одного
соседа на другого взор, тающий, если угодно, ибо в нем расплывались ее
зрачки, никогда еще не бывавшие такими расширенными и темными, как сегодня.
В этом взоре к концу обеда, переставши биться, утонули оба мотылька.
Расплата должна была наступить на пути домой. Затихнув между женами
мотыльков, не сводя очарованных глаз с колышущегося кулона миссис Николсон,
Гэвин жевал не переставая. Когда дамы поплыли в гостиную, его затянуло туда
же волнами последней юбки... В конце вечера адмирал в полном молчании
проводил миссис Николсон до кареты, а Гэвин, как запоздалая мысль, как
обезьяна, скользнул следом за нею, согнувшись под адмиральской рукой,
распахнувшей дверцу. Потом на минуту высветилось в покатившихся огнях
подъезда неумолимое, четкое лицо... Миссис Николсон, казалось, очень
сосредоточенно подбирала юбки, освобождая Гэвину место. Потом откинулась на
подушки в своем углу, он - в своем. Весь темный, недолгий путь до дому оба
напряженно молчали. Только когда уже она сбросила плащ перед камином у себя
в гостиной, она сказала:
- Адмирал на меня сердится.
- Из-за меня?
- Господи, да нет же; из-за нее. Если б я не думала, что сердиться
ужасно глупо, я б сама на него рассердилась.
- Но вы же и хотели его рассердить? - сказал Гэвин.
- Просто он очень глупый. Поэтому. Не будь он так глуп это несчастное
создание не стало б так долго кашлять - пришлось бы ей или выздороветь, или
бы уж умереть.
Она не отходила от камина и разглядывала фрезии в вазе. Потом
равнодушно отщипнула увядшие цветки, закатала в воск, бросила в огонь, и они
зашипели.
- Если люди устраивают обед с единственной целью - показать, как они
счастливы в браке, чего же от их вечера и ожидать?... Впрочем, мне было
очень весело. Тебе, надеюсь, тоже?
Гэвин сказал:
- Миссис Конкэннон совсем старая. Но ведь адмирал - он тоже старый.
- В общем-то, ему недалеко до этого, - сказала миссис Николсон. - То-то
он все о войне хлопочет. Казалось бы, ты мужчина - ну и будь мужчиной... В
чем дело, Гэвин? На что ты смотришь?
- Это самое ваше красивое платье.
- Да. Потому я его и надела.
Миссис Николсон опустилась на бархатный синий пуф и придвинула его к
огню. Она немного дрожала.
- Ты такие милые вещи говоришь, Гэвин. Как нам с тобой хорошо.
Потом, словно собственные слова вдруг дошли до нее, покуда дрезденские
часы над ее головой отсчитали секунды молчанья, она повернулась и порывистым
жестом подманила его к себе. Рука ее обвилась вокруг него; пышный рукав
всколыхнулся и тотчас снова опал в тишине. Из огня вывалился уголек, и,
выпустив плотное, бледное, дрожащее пламя, взметнулся сноп газа.
- Ты рад, что мы опять дома? - спросила она. - Только ты да я? Ох, и
зачем терпеть общество таких людей, мир ведь широк! да зачем я тут торчу?
Почему б нам не отправиться куда-нибудь, а, Гэвин? Вдвоем - только ты да я?
Хоть в Германию? Или на солнышко? Хочешь?