"Элизабет Боуэн. Мертвая Мейбл" - читать интересную книгу автора

утрам. Однажды, придя на работу, он почувствовал неладное: со всех сторон на
него глазели - со смущением, испугом и любопытством. Несколько раз заходил
Джим Бартлетт, как-то странно поглядывал, мялся, покашливал и повторял: "Ну
и ну..."
- В чем дело? - не выдержал Уильям, решив с досадой, что снова
начинается травля.
- Так, ничего особенного. Видел сегодняшнюю газету?
- Нет.
Уильям мрачно и равнодушно смотрел из-за очков на Джима, который
возбужденно и нетерпеливо расхаживал перед ним как маятник.
- Есть кое-что интересное, сходи домой в обед.
- Благодарю. Вряд ли меня что-нибудь там заинтересует, - ответил Уильям
неестественно высоким голосом, каким он теперь разговаривал в банке.
Джим смущенно потеребил багровое ухо, пожал плечами и вышел из комнаты,
бросив на ходу:
- А все-таки взгляни.
Дома, в комнате Уильяма, номер "Дейли мейл" лежал на столе у графина. В
центре полосы огромными буквами было набрано имя Мейбл рядом со словами
"Страшная смерть". Им вдруг овладело холодное спокойствие, внутри стало
пусто, и он взял со стола газету. Читая, время от времени безотчетно
дотрагивался рукой до горла, каждый раз вздрагивал, словно от чужого
прикосновения или словно сам прикасался к кому-то другому. Внимательно
прочитал заметку и, подняв глаза, увидел стынущую на столе котлету. Еле
сдерживая рвоту, он выскочил из комнаты. Вернувшись, снова взял газету, но
не мог читать, строчки прыгали и расплывались перед глазами. Он подождал
немного, не повторится ли рвота, вышел из дома и купил другие газеты. На
улице в лицо ему ударил ветер. Уильям остановился в растерянности на бровке
тротуара. Ветер завладел газетами, он играл на них, как на инструменте, и
под его прикосновениями они звучали какой-то непостижимой мелодией, слушать
которую, казалось, должен был сбежаться весь город. Уильям огляделся,
прижимая газеты к груди, перебежал через улицу и вошел в церковь. Здесь он
прочитал все газеты. Подробностей было предостаточно. Он долго сидел в
полумраке церкви, прижавшись к спинке скамьи, потом отправился в банк.
Пять недель спустя в Пэмслее показывали фильм Мейбл "Белая всадница".
- Пойдешь? - спросил Джим Уильяма; он на удивление легко перенес все
происшедшее.
- Вряд ли, - ответил Уильям. - У меня есть дела дома. - Он занимался на
заочных курсах.
Он не пошел в кино ни в понедельник, ни во вторник. Он вообще исчез, и
никто не знал, куда он делся. В среду фильм показывали в последний раз.
Наступила среда.
Весь день в банке Уильям был сам не свой. Свет едва проникал в комнату
сквозь большие окна, по стеклам текли струйки дождя, глухой перестук капель
взвинчивал нервы. Уильям то и дело в ужасе смотрел на часы, никогда еще ему
так не хотелось, чтобы рабочий день тянулся бесконечно; он почти молился,
чтобы какое-нибудь событие, что-то чрезвычайное остановило невыносимый бег
минут. За его спиной приоткрылась дверь в коридор. Уильям заставил себя не
оглядываться: ведь там, прислонившись к косяку, стояла Мейбл, улыбаясь,
сжимая в руках перчатку. Она не сомневалась, что сегодня вечером он придет.
Уильям оглянулся - в проеме дверей никого не было. Да и откуда ей взяться,