"Салли Боумен. Секстет" - читать интересную книгу автора

думаю, чтобы они приняли меня с распростертыми объятиями, как вы считаете?
Нет, я возвращаюсь в Калифорнию. Я купила дом в окрестностях Голливуда. Мне
его перепланировал... - и она назвала имя архитектора, хорошо известного на
Западном побережье. Потом с легким вздохом добавила: - Все должно быть
готово на этой неделе, как раз к тому времени, как я расстанусь с
"Эстеллой".
- Можно это использовать в статье?
- Да. Я не делаю никакой тайны из того, что возвращаюсь в Калифорнию.
Извините, но время действительно истекло.
Она протянула руку и на мгновение сжала руку Джини. Вежливое формальное
прощание. Она еще раз напомнила Джини, что перед публикацией должна быть
представлена копия статьи, чтобы проверить, насколько точно изложены факты.
Только факты, повторила актриса и еще раз обворожительно улыбнулась. А потом
Джини оказалась в коридоре, и дверь за ней уже захлопнулась.
Джини пробиралась по лабиринту проходов за кулисами, ощущая дурноту от
запахов грима, лака для волос, дезинфицирующих средств и пота. Боковой
коридор привел ее к служебному входу. Снаружи все так же лил дождь, а
сумерки, в которые с самого рассвета был погружен Манхэттен, так и не
рассеялись. Ей предстояло сесть на "Шаттл" и лететь в Вашингтон, округ
Колумбия, где ее ждали муж и сын. Был канун Дня Всех Святых, она с
нетерпением ждала возвращения домой, и мысли об интервью уже начинали
испаряться из ее головы. Она шла по направлению к Таймс-сквер. Голубоватый
тяжелый от влаги воздух был насыщен запахами городской зимы - запахами
жареных каштанов и воздушной кукурузы. Она еще возвращалась мыслями к
интервью, пока ловила желтое такси и уговаривала водителя - совершенно
безумного на вид и, по-видимому, никогда в жизни не говорившего
по-английски - отвезти ее... в аэропорт.
В такси она открыла блокнот и сделала несколько пометок. Но ей тут же
пришлось его закрыть, чтобы объяснять водителю, как лучше проехать, причем
он либо не понимал ее инструкций, либо не желал им следовать. Образ
театральной уборной окончательно потускнел, и ее мысли обратились к событиям
ближайшего будущего: самолет, снова такси, знакомые улицы, кирпичные
мостовые, благопристойные фасады домов, муж и сын, ждущие в доме ее умершего
отца.
Потом, как откатывающаяся назад волна, мысли стали уносить ее в
прошлое. Она вспоминала похороны отца, посещения последней из его клиник -
эти остановки на пути к концу, концу, неизбежному для каждого человека, но в
данном случае преждевременному. Две бутылки виски ежедневно, загубленные
надежды и талант, и никакого примирения, которое, как она верила, непременно
должно было произойти в эти последние дни. Ее отец жил в гневе и умер в
гневе, и теперь все, что осталось от прежней жизни, следовало уничтожить.
Чужие женщины будут мести, чистить, скрести, полировать, наводить
чистоту в доме, готовить его к продаже, словом, стирать память о тридцати
годах ее жизни. А потом она, ее муж Паскаль и их чудесный сын, которого она
так неистово, почти болезненно любит, смогут уехать. Уехать куда захотят.
Вся Америка откроется перед ними - север, юг, восток и запад. Может быть,
сначала они вдохнут свежий бодрящий воздух Восточного побережья, а может,
отправятся на юг, в далекую страну, где она никогда не бывала, но которую
часто рисовала в воображении: плантации, исландский мох...
Она представляла себе встречу с сыном, тот час или два, которые они