"Юрий Божич. Вечер трудного дня" - читать интересную книгу автора

аппетиту и отсутствию брезгливости. Пока я трапезничал, краснощекая
буфетчица развлекалась охотой на тараканов. В поведении ее не было ничего
плотоядного. Своих жертв она любовно называла "сыночками".
Странные, вообще говоря, проявления материнского чувства.
На дворе стоял сухой морозец. Легкая щетина инея подмешивала в общую
серость немного серебра. Небо пыталось быть голубым, но успех ускользал...
Я не спеша двинулся по центральной улице. Цели у меня не было. Я глазел
по сторонам, пялился в витрины. Очень скоро поймал себя на ощущении радости.
Оно таилось где-то внутри. Прислушался: да, это была радость. Чистая,
незамутненная. Я шел по городу, где меня некому было окликнуть. Чудо - никто
не зайдет навестить, не обнаружит себя телефонным звонком. И самому тебе не
нужно подыскивать реплики, заготавливать, как хворост, остроты. С физиономии
можно стряхнуть угодливую мимику. Профессиональное и личное - все, все по
боку.
"Заброшенность" - какой погранично-десантный термин придумал Мартин
Хайдеггер! Все настолько безжизненно чужое, что кажется твоим родным. Толпа
обминает тебя, как волна - дельфина. И ты любишь ее, как случайную
женщину...
Бродил я долго, до самых сумерек. В гостиницу возвращался темным
городом.
Вхожу, спрашиваю ключ. Отвечают:
- К вам подселили человека.
- Мужчину?
- А вы бы кого хотели? Странный вопрос. Как будто я Боб Моисеев!
Патрисию Каас, разумеется!
Поднимаюсь, толкаю дверь.
За столом сидит долговязый молодой человек. Ноги теряются под моей
тумбочкой. Волосы в состоянии публичной манифестации, иные сосульки
болтаются до плеч. Усердно наминает кильку в томате. Запивает водкой.
- Соседу, - воскликает, - привет! Меня Геной зовут.
Я здороваюсь. И откуда ты только взялся на мою голову! Гена...
- У тебя хлеб есть? - спрашивает.
- Даже колбаса, - говорю, - "таллинская".
Спотыкаясь о его ноги, лезу в тумбочку.
- Эх! - воодушевляется Гена. - Не тронь, кочумал я болоте!
Водка уже разбулькана по стаканам. Светлее они от этого не становятся.
Выпиваем.
- Тут, - говорю, - мои бумаги лежали...
- Да вон они, на подоконнике, - отвечает Гена. - А ты, я извиняюсь,
кто?
- В каком смысле? - спрашиваю.
- Ну, работаешь кем?
- Журналистом, в газете.
- Старик! Серьезно?!
- А что тут особенного?
- Да я же тоже когда-то халтурил! Писал для центральных изданий.
Коротич даже брал. Знаешь Коротича?
- Не довелось как-то...
- Так я тебя мигом познакомлю! Мигом! Но, между нами говоря, такой
мудак!.. Грубо говоря, еврей. Я как узнал - все, не смог писать. А темы