"Малькольм Бредбери. Тут вам звонили, а вы... " - читать интересную книгу автора

написать. Оный опыт научил меня массе полезных вещей: я понял, как писать с
напарником, где, чего ради - и когда нужно поставить в этом деле точку.Не
знаю уж, насколько моя история Вам поможет, но зато точно знаю: благодаря ей
я узнал львиную долю того, что мне известно о жизни и о литературе - если не
считать пары семинаров, прослушанных на старших курсах в колледже (один из
них, помнится, был по "Последней герцогине" Браунинга). История эта заведет
нас в далекое в прошлое, в годы "моей литературной юности". Подобно
множеству юнцов, я с младых ногтей решил во что бы то ни стало заделаться
писателем. Я совершенно не знал, что это на самом деле значит, не знал, о
чем писать, и был не слишком обременен жизненным опытом. Однако решение мое
было твердо, и оно привело меня в университет, где в должный срок я принялся
за диплом, отчаянно пытаясь примирить занятия искусством и научные штудии.
Стоит ли удивляться, что в результате я оказался в Америке - на кампусах
тамошних университетов такая двойная жизнь не считается чем-то из ряда вон
выходящим и окружающие готовы с нею мириться. Как Вам известно, английские
университеты вполне открыты для писателей и изучения их творчества, однако
при одном жестком условии, которое я явно не готов был выполнить: писатель
сначала должен умереть. Отношение же американских университетов к
литераторам несколько иное: в Америке кампусы кишмя кишат странствующими
поэтами и путешествующими романистами, которые, как правило, живут и пишут в
одном крыле здания, а лекции о том, что пишут, читают в другом, так что если
здесь для писателя и существует проблема пробиться к аудитории, то это
проблема вполне физического свойства.
И вот, все пятидесятые годы я кочевал из одного американского
университета в другой, благо моя двойная жизнь вполне укладывалась в
тамошние рамки. Не то, чтобы американские университеты отличались такой уж
терпимостью по отношению к писателям, но среди моих друзей по кампусу
(большинство из них были блестящими молодыми учеными, только-только
получившими степень в Колумбийском университете) мало кто не имел серьезных
литературных претензий. Такое впечатление, что все они, как один, вынашивали
Великий Американский Роман, причем такой, который своим величием обязательно
превзойдет все те Великие Американские Романы, которые они разбирали на
занятиях со студентами. Если же о Романе речь не шла, то в повестке дня
стоял сценарий Великого Американского Фильма. На рынке амбиций сценарий
ценился пониже романа, зато, в случае удачи, обещал автору доходы повыше.
Нас, пишущих, было в американских университетах великое множество - куда
больше, чем способен вместить мир литературы. Но с одним из этих писателей,
пареньком из Филадельфии по имени Барри Спакс, меня связывала настоящая
дружба, прошедшая закалку работой в редакции университетского литературного
журнала "Фолио", что выходил раз в квартал. На страницах этого
замечательного издания статейки про христианскую образность в "Алом знаке
доблести" - помещенные для отмазки, чтобы не дразнить университетское
начальство, - соседствовали с литературными потугами наших со Спаксом
приятелей.
Что у Спакса, что у меня, литературные притязания были выше некуда. Я
твердо решил вступить в поединок с Солом Беллоу - на его условиях; Спакс же
намеревался стать первым среди равных в мире поэтов, завладев королевской
мантией, столь равнодушно отброшенной Эзрой Паундом. Между нами было много
общего, и кроме всего прочего, нас объединяла еще и нехватка средств -
обычное дело для собратьев-литераторов дело, хотя мы не могли позволить себе