"Джон Брэйн. Путь наверх (Роман) " - читать интересную книгу автора

меркой, а в Дафтоне натурщиц привыкли считать проститутками. Если не
профессиональными проститутками, то уж, во всяком случае, женщинами легко
доступными. Думать так об Элис было непереносимо, но почему - я не понимал,
не хотел понять. Я ревновал к прошлому, и ревность была настолько жгучей,
словно я, шестнадцатилетним прыщавым мальчишкой, стоял, изнемогая от
бессильной ярости, за дверями мастерской, где она позировала.
Теперь, вспоминая эти дни, я вижу, что едва не помешался тогда. Сейчас
я уже не способен на такие сильные чувства. Я защищен какой-то незримой
стеной от любых глубоких переживаний. Я чувствую то, что мне полагается
чувствовать, я произвожу все необходимые действия. Но обмануть себя я не
могу и знаю, что мне все равно.
Я не берусь утверждать, что я мертв,- нет, просто я уже начинаю
понемножку умирать, вернее ощущать приближение конца, ведь в самом лучшем
случае мне остается жить лет шестьдесят, не больше. Я не могу сказать, что я
несчастен или страшусь смерти, но если вспомнить, что испытывал я в тот
вечер, когда поссорился с Элис, то теперь я уже полумертв. С неподдельным
сожалением и тоской вспоминаю я глупого юнца, изнемогавшего от мук в углу
бара. Я не поменялся бы с ним сейчас местами, если бы даже это было
возможно, но он был неоспоримо лучше лощеного субъекта, каким я стал теперь,
после того как в течение десяти лет получал почти все, к чему стремился. Я
знаю, какой кличкой наградил бы он меня:
Преуспевший Зомби.
Меня не волнует мысль о том, что этот юнец, сидевший, уставясь на
афишу, был умнее, или добрее, или чище Преуспевшего Зомби. Но как
человеческий организм он был классом выше: он мог чувствовать глубже, мог
испытывать более высокое напряжение душевных сил. Классом выше, конечно,
если считать, что человек должен обладать известными эмоциями, должен
глубоко отзываться на то, что с ним происходит, и жить слитно с жизнью
окружающих его людей. Я не утверждаю, что нужно непременно любить людей, но
они не должны быть нам безразличны.
А я похож на новенький, только что сошедший с конвейера "кадиллак",
заехавший в нищий индустриальный район: сталь, стекло и искусственный
кондиционированный воздух защищают меня от людей - от оборванных, продрогших
до костей людей,- совершенно так же, как защищают они меня от дождя и
мороза. Я не хочу снова стать одним из тех, кого вижу за окнами "кадиллака",
я не хотел бы даже оказаться настолько глупым или слабым, чтобы позволить
себе замешкаться среди этих изнуренных работой, враждебных лиц и впустить к
себе ветер, и дождь, и запах поражения. Но порой мне хотелось бы этого
хотеть.
Все, что произошло со мной, полностью совпадает с тем, чего я желал. Я
сам создал точный чертеж моего будущего. Судьба, рок, сила обстоятельств,
удача или неудача - всем этим обветшалым персонажам нет места в моей жизни,
им придется сойти со сцены за ненадобностью. Но где-то, в какой-то момент,
на этом конвейере - на этом сборочном конвейере я мог стать другим
человеком. То, что произошло с моей душой, так же фантастично, как то, что
проиеходит со сталью в автомобиле.
Сталь всегда должна оставаться верной своей природе, должна быть
тяжелой и немного угловатой, а не сверкающей, как лак, и эластичной. И
основные чувства, основные движения человеческой души тоже не должны быть
обтекаемыми и невесомыми.