"Александр Бражнев. Школа опричников " - читать интересную книгу автора

профессорам и тренерам НКВД - они обучены уже советской действительностью,
усвоили самую суть и впитали весь яд большевизма.
Вот рассказ курсанта Гончарука. Мы слушали этого "героя" в тот же день,
что и Майсюка, но - после обеда. Я знал о нем только то, что он вырос в
рабочей среде и командирован с производства. Вглядываясь в его лицо, вы не
сказали бы, что перед вами какой-то особенный человек. Человек как человек,
без особых примет, как говорится. Он рассказывал, захлебываясь:
- Не знаю, чего это меня от вас оторвали, ни в одну группу не попал.
Прикрепили меня к Вишневскому. Оперуполномоченный, сержант он. Долго не
разговаривал он со мной и повел в подвал. Ладно. Входим в одну комнату, там,
в подвале. Тут же привели одного субчика. Здоровенный такой, подлюга! И
контрой он него так и разит. Ну, сначала, конечно, культурили с ним - без
ничего, этак спросили о том, о сем. Ни в зуб ногой - молчит или нет и нет,
мол, не виноват. А Вишневский еще наверху коротко сказал мне, что и как
делать. Разозлились мы - чего, сволочь, молчит? Подошел я к нему и резанул в
ухо. Другой раз стукнул - свалился, черт, хоть и здоровяк. Дежурный поднял.
Дали очухаться.
- Будешь теперь признаваться? - спрашивает его Вишневский.
Молчит, зараза.
- Сажай! - велит Вишневский дежурному, и усадили гада посреди комнаты
на стул. Велели вытянуть руки вперед, а голову - кверху задрать. Я подошел
да и вышиб стул из-под него. Он - бах на пол, башкой как раз. Доски инда
загудели, а он как заорет!
Вишневский ему:
- До горячего, говорит, добрали? Теперь скажешь? Молчишь? А ну,
ребятки! - это он нам, мне и дежурному...
Ребра мы ему, наверно, поломали кое-которые. И вдруг - кровь изо рта
как хлынет. Я чуть отскочил, а то замарал бы, гадюка... Так и не признался!
Вот терпение у сволочей! Я бы не выдержал - признался бы. Прямо, можно
сказать, изуродовали, как Бог черепаху. Сегодня опять поеду - дошибем!
- В чем его обвиняют? - спросил кто-то из курсантов.
- Черт его знает! Вишневский говорит, что крупная сволочь.
- И ты его, значит, уродовал, не зная за что?
- А чего мне знать?.. Арестовали - значит, за дело. Меня это не
касается. А чего ты защищаешь гада?
- А он гад? Ты в этом уверен, убедился?..
Курсанты насупились. Видя неодобрение, которого не ожидал, Гончарук
быстро вышел, будто куда-то ему понадобилось.
И по всем комнатам общежития, по коридорам распространилось злобное
уныние - инстинктивное выражение нашего бессилия и нашего плена. Сначала
"обменивались опытом", затем - пошептались, а потом умолкли.
Начальство суетилось. Как бы остерегаясь заговаривать с курсантами,
наши командиры шныряли по коридорам с папками под мышкой. Искали какое-то
решение, и мы чувствовали, что эта суетня связана с нашим настроением.
Наконец, команда строиться. Оба курса примаршировали в клуб.
Начальник-комиссар школы объявил совещание открытым. Уселись. Слово было
предоставлено гостю - высокой персоне из УНКВД, - кажется, начальнику
какого-то отдела. Мы быстро оценили обстановку: по-видимому, отдать приказом
по школе прекратить наше шептание и явные протесты начальство не находит
возможным, и вообще - нужен авторитет УНКВД.