"Илья Яковлевич Бражнин. Мое поколение " - читать интересную книгу автора

но жена напомнила, что до пенсии за выслугу лет остался всего один год.
Голос у жены был тихий, глаза жалкие, "Я ни на чем не настаиваю, - говорили
эти глаза, - поступай как знаешь, но имей в виду, что у Петечки будет
испорчена карьера, а Лидочка без приданого останется в старых девах". И
Степан Степанович махнул рукой, разорвал прошение в клочки и бросил в
мусорный ящик, вместе с растоптанным человеческим достоинством. Ночь он
провел без сна, а наутро отправился сгорбясь в гимназию по проторенной
годами дороге. Но это был уже не тот Степан Степанович - седогривый,
осанистый, респектабельный, которого каждый день видели прямо идущим своим
путем, - это был другой Степан Степанович - рыхлый, мутноглазый,
пришибленный. За один месяц он постарел на десять лет и стал неузнаваем.
Семиклассники были взволнованы этим происшествием едва ли меньше самого
Степана Степановича. Нарочитость маневра нового директора была очевидна.
Аркадий Борисович знал, что Степан Степанович ведет класс пятый год и что по
издавна заведенному обыкновению он должен вести класс еще год, вплоть до
выпуска. Знал он и то, что латинист, который назначался новым классным
наставником, ненавистен семиклассникам. И всё же назначение состоялось.
Это был прямой, рассчитанный удар. Это была война, и если начальство
подвергало старого служаку унижению, то гимназисты демонстративно оказывали
ему всяческое внимание и уважение. С ним здоровались с особой подчеркнутой
почтительностью, а с Аркадием Борисовичем - с подчеркнутой холодностью. На
уроках истории царила образцовая тишина. Хронологию, к которой Степан
Степанович питал слабость, вызубривали наизусть. Даже Носырин, месяцами не
заглядывавший в учебник истории, и тот вдруг заинтересовался реформами
Сперанского и ответил урок на четверку.
Думая о том, чем бы ещё в пику директору подчеркнуть свое уважение к
Степану Степановичу, гимназисты напали на идею преподнести ему какой-нибудь
подарок и адрес с выражением сочувствия. Для этой цели выделили целую
делегацию, во главе которой стал долговязый Ширвинский - неизменный
организатор всяческих гимназических торжеств.
Выбрали было в число делегатов и Никишина, как наиболее пострадавшего
во всей истории, но Никишин наотрез отказался войти в делегацию.
- Ты что, - спросил с неприятной гримасой Ширвинский, - считаешь ниже
своего достоинства входить в делегацию?
- Считаю чепухой, - вспылил Никишин.
- Может быть, соблаговолишь объяснить? - надулся Петя Любович.
- И объяснять нечего, просто не желаю иметь ничего общего с жандармами.
- Позволь, но при чем здесь жандармы? - снова вмешался Ширвинский.
- Они всегда при чём.
- Не понимаю. В данном случае речь ведь идет о педагоге, который вёл
наш класс пять лет.
- Куда вел? - усмехнулся Никишин.
- Что значит куда?
- То и значит, что все они одним миром мазаны.
- Своеобразная точка зрения, - иронически протянул Петя Любович,
поправляя аккуратный пробор. - Ну что ж, как-нибудь обойдемся без вашей
милости.
Делегация составилась без Никишина. Был куплен в складчину зеленый
сафьяновый бювар и сочинен пышный адрес. Долго спорили о том, как обставить
подношение: идти ли с ним на квартиру к Степану Степановичу или провести