"Илья Яковлевич Бражнин. Мое поколение " - читать интересную книгу автора

всему дому, заглядывая в каждый угол. Комнаты были сумрачны и молчаливы,
точно замкнутые наглухо мучные лари. Ей становилось душно. Она убегала из
дому.
Альма тащила её на каток. Она шла на каток, хотя и не умела кататься.
Она становилась возле раздевалки и подолгу смотрела, как летят мимо пестрые
фигурки - в одиночку, парами, табунками. Были в них необычайная легкость и
летучесть. Аня закрывала глаза и слушала, как тонко поет под коньками лед.
Потом это звенящее пение льда покрывало пенье труб духового оркестра.
Оркестр играл вальсы "На сопках Маньчжурии" или "Осенний сон". В чистом
морозном воздухе корнеты согласно выпевали мелодию вальса, и она словно
скользила по льду и отдавалась негромким эхом от окружавших каток высоких
сугробов. И рокочущее пенье труб, и звон коньков, и смех, и кружение
катающихся - всё это было приятно Ане до чрезвычайности. Она спускалась на
лед и шла потихоньку по краю катка вдоль зеленых, вдавленных в сугробы
скамеек.
Налетала Альма в белом свитере и короткой синей юбочке, обхватывала Аню
крепкими ручками, тормошила, осыпала снегом, звонко хохотала:
- Анька, спасай!
Мчавшийся по пятам за ней тонкий гимназистик тормозил с полного хода и
картинно вскидывался на носки коньков.
- Знакомьтесь, - говорила Альма и, скинув белые рукавички, поднимала
руки, чтобы поправить выбившиеся из-под белой же шапочки волосы.
Ловкий гимназистик назвался Петей Любовичем. Потом подкатили двое
других - один толстый, короткорукий, точно пень в сучьях, другой высокий,
подтянутый, длиннолицый.
- Носырин, Ширвинский, - представила их Альма, - а это Анечка, моя
милочка.
Она снова кинулась на Аню и опрокинула её на скамейку. Потом умчалась
прочь, звеня коньками, смеясь, вскрикивая. Следом за ней унеслась её
быстроногая свита. Аня смотрела им вслед и улыбалась. Вокруг неё едва
приметным облачком мерцала тончайшая снежная пыль, отливая при свете фонарей
серебряным блеском.
В семь часов всей компанией ушли с катка. Пошли на набережную. Вдоль
заснеженной реки от Полицейской улицы до яхтклуба тянулся неширокий бульвар,
огороженный со стороны реки низкими деревянными перилами. На бульваре стояли
в три ряда приземистые березы.
Альма кинула вверх связанные ремнем коньки. Они повисли на черном суку,
мутно поблескивая запотевшим никелем. Альма протянула к конькам руку:
- Кто смелый на подвиг опасный решится? Кто сыщет мой кубок и с ним
возвратится?
- Лучше так, - поправил Петя Любович. - Кто снимет коньки и ко мне
возвратится?
- Вы поэт, - засмеялась Альма, - а поэты не умеют лазать по деревьям.
- Я не поэт, - объявил долговязый Ширвинский. - Я человек
меркантильный: на дерево влезу, но требую в награду за подвиг поцелуй.
- Ну, мне пора, - сказала Аня и запахнула расстегнутую было шубку.
Она торопилась, так как у неё ещё должен был быть сегодня урок с
Илюшей.
Толстый Носырин вызвался проводить Аню до дому. Он взял её под руку, и
Аня почувствовала сквозь шубку его переминающие рукав пальцы.