"Бертольд Брехт. Дела господина Юлия Цезаря (Фрагмент романа)" - читать интересную книгу автора

Афраний Карбон встал, словно для того, чтобы дать волю своим чувствам,
и коротким грузным шагом принялся ходить от стола к стене и обратно.
- И, как я слышу, вы правильно подошли к своей теме. _Идея империи!
Демократия! Знамя прогресса_! Наконец-то созданная на научной основе книга,
которую станет читать маленький человек и человек Сити. Его победа - это их
победа! Факты!
При последнем слове он пригнулся к столу и с силой шлепнул по нему
ладонью. Потом снова затопал по комнате.
- Что у нас до сих пор нет такой книги, что мы не написали своей
истории, истории не менее героической, чем у других народов, - огромное
упущение! Я сказал бы даже - знаменательное упущение! Недостаток
исторического чутья. Извечное роковое равнодушие к собственному прошлому. Мы
отдаем противнику великие идеалы, хвалимся собственным здравомыслием,
занимаемся своей коммерцией и не понимаем, что мы тем самым отдаем во власть
противнику молодые умы. Умели же мы представить в должном свете наши
сирийские притирания, египетское полотно, самнитские вина, но мы никогда не
умели должным образом осветить саму торговлю и ее идеалы. Великие
демократические идеалы!
Афраний Карбон опять на мгновение задержался возле стола, чтобы
прихлебнуть красного вина из кубка. И, как знаток, почмокал губами.
Я был слегка разочарован. Его точка зрения представлялась мне спорной.
А кроме того, меня смущало поведение нашего хозяина. Спицер сидел, удобно
откинувшись в кресле, упершись массивным подбородком в грудь, и время от
времени брал с блюда смокву. Иногда он совал в рот палец и выковыривал из
желтых зубов зернышко. Внимание мое тем самым раздваивалось между этим его
занятием и речью юриста.
- В наших арсеналах выставлены овеянные славой катапульты Сципиона
Африканского, - продолжал гость. - Но где фургоны наших первых купцов? Разве
это не поучительное зрелище? Неужели для того, чтобы завоевать мир грифелем,
требуется меньше искусства, чем для того, чтобы завоевать его мечом? Правда,
грифель не вывешивают в пантеонах. Почему? - спрашиваю я. По какому праву
оказывается такое предпочтение клинку? Вы можете увидеть клинок в руках у
каждого мясника, и ничего в нем нет достославного. Почему хранят родословные
книги и не хранят приходо-расходных книг? Только отжившими предрассудками
можно объяснить, что вы, молодые люди, ухмыляетесь, когда говорят об
идеалах, рожденных торговлей. Вы просто подражаете некоторым высокородным
бездельникам, когда надменно морщите нос. Разве геройство встречается лишь
на войне? И даже если это так, разве торговля не та же война? Предоставим
просвещенным молодым купчикам умиляться таким словечкам, как "мирная
торговля". История не знает таких понятий. Торговля не бывает мирной.
Рубежи, которые не может перейти товар, переходят армии. К орудиям
прядильщика шерсти относится не только ткацкий станок, но и катапульта. А
кроме того, в торговле идет своя собственная война. Пусть не кровопролитная,
но, на мой взгляд, не менее смертоубийственная. Эта бескровная война
свирепствует на каждой торговой улице в часы торговли. Каждая горстка
шерсти, проданная в одном конце улицы, вызывает горестный вопль на другом
конце. Плотник воздвигает над твоей головой крышу, но его счет оставляет
тебя без крова. В погоне за куском хлеба гибнут и те, у кого он есть, и те,
у кого его нет. И не только погоня за куском хлеба губит, но и охота
полакомиться устрицами.