"Андре Бретон. Надя " - читать интересную книгу автора

лежит сигарета, из нее вырывается коварная змейка дыма; карта мира разрезана
на секции по координатам, чтобы обертывать собой лилии в руках прекраснейшей
женщины; все было разложено, чтобы действительно воззвать к тому, что она
именовала человеческим отражателем - он вне досягаемости, потому что его
держат "когти", и он, по словам Нади, "самый лучший из всего".

Мы с Надей уже давно перестали понимать друг друга. По правде говоря,
мы вообще никогда не понимали друг друга, по крайней мере если речь шла об
элементарных вещах человеческого существования. Раз и навсегда она выбрала
для себя не принимать их в расчет, не интересоваться временем, не проводить
никакого различия между праздными темами, которые ей приходилось
затрагивать, и иными, необычайно важными как раз для меня; она не заботилась
вовсе о моих изменчивых настроениях и о тех затруднениях, которые я
испытывал, позволяя ей не самые лучшие развлечения. Она была не прочь, как я
уже упоминал, рассказывать самые плачевные перипетии своей жизни, не
избавляя меня ни от одной детали, предаваться какому-то неуместному
кокетству, она вынуждала меня ждать, с нахмуренными бровями, пока она
изволит перейти к другим экспериментам, ибо, разумеется, не было вопроса о
том, чтобы она стала естественной. Сколько раз, перестав ею дорожить,
отчаявшись вернуть ее к реальному пониманию собственной значимости, я едва
ли не сбегал: но неизменно раплачивался тем, что снова находил ее на
следующий день такой, какой она умела быть вне отчаяния; уп-

234

рекая себя самого в суровости, я просил прощения: к этим плачевным
обстоятельствам нужно прибавить, что она щадила меня все меньше и меньше,
разражались бурные споры, которые она усугубляла, придумывая им дурацкие, на
самом деле не существующие причины. Очевидно, и с моей стороны тоже не было,
и не было никогда, того, что дает возможность жить жизнью другого существа,
не желая получить от него больше, чем оно дает, ведь для этого достаточно
просто смотреть, как оно шевелится или пребывает в неподвижности, говорит
или молчит, бодрствует или спит. Впрочем, иначе и не могло быть, если
вспомнить мир Нади, где все так стремительно принимало образы взлетов и
падений. Но я сужу a posteriori, и с моей стороны рискованно говорить, что
не могло быть иначе. Каким бы сильным ни было мое желание или, возможно,
иллюзия, я сам, наверное, не выдерживал той высоты, которую она мне
предлагала. Но что она мне предлагала? Это не важно. Одна только любовь в
том смысле, в каком я ее понимаю, то есть таинственная, невероятная,
единственная, приводящая в замешательство и несомненная любовь - такая,
наконец, которую ничто не способно поколебать, могла бы сотворить здесь
чудо.

Несколько месяцев назад мне довелось узнать, что Надя была сумасшедшей.
Из-за эксцентричностей, которым она, вероятно, предавалась в коридорах
своего отеля, ее поместили в лечебницу, кажется в Воклюзе. Пусть другие
высказывают свои бесполезные порицания по поводу этого факта, который,
конечно же, будет представляться им фатальным исходом всего
предшествовавшего. Наиболее сведущие поспешат расследовать, какую долю из
того, что я сообщил о Наде, следует относить за счет заведомо бредовых идей,