"Тадеуш Бреза. Стены Иерихона (роман, послевоенная Польша)" - читать интересную книгу автора

Тон научного доклада, который читается в салоне. Вот так!
Ельский вздохнул. И, как бы пытаясь пощупать пальцами, он сам себе
демонстрировал, сколь тонка материя, о которой он фантазирует. Ельский
поморщился. Да! Решительно так. Из речей вытравить всякий след солдатских
столовок, митингов, съездов.
На этом вырастает общественный деятель, но государственному мужу такое
не к лицу! Афоризм этот принадлежал Дикерту, который в некоторых вещах
разбирался отменно. Он никогда не терялся. И что самое главное-всегда
готов помочь. Это уже половина карьеры. Остальное сделает время, а вернее,
возраст, когда человек сам превращается в покровителя, занимая место,
оставленное стариками. Искусство дозревания-это умение наследовать! Вот в
чем штука.
Ельский снова склонился над карикатурой. Любопытно, прячет ли он
где-нибудь и еще одну, изданную нелегально, на которой он был изображен
палачом. Она называлась: "Наши властители".
Двадцать четыре портрета, впрочем, рисунок плох, печать неважная, одна
грязь, брошенная на государственный Олимп. По большей части далеко от
правды, исключение-Черский, где правдой была тень его жертвы, труп
Ольгерда Смулки. Ельский отвернулся.
- Взяток не добрать. - Черский признался, что проиграл, положил
остававшиеся карты на стол и предался поздним сожалениям. - Еще бы раз
прикупить!
Двумя спичками он поправил свечу.
- Может, сигарету?
Ельский закурил. Придвинул свой стул. Посмотрел, что получил Черский.
Одни картинки! Кончат, подумал он, и я войду.
- Маленький шлем. - Черский заставил партнера встать. - Довольны, а?
Тот пробурчал:
- Карты, можно сказать, грудастые.
Но Черский почувствовал, что тот пальнул это, хотя сам и сомневался в
чем-то. Заторопился, раздвинул его карты, задумался на минуту и не нашел
ничего лучшего, как промолчать. Что-то явно было не так, как нужно.
Ельский поглядывал на его растерянное лицо и понял, что положение
неважнецкое. Лицо Черского могло бы показаться прекрасньм в гневе, если бы
не тень страха, а выражение, близкое к глубокой задумчивости, смазывалось
бегающими глазками. Да! Не очень удачное лицо!
Ельский еще раз оглядел его. Да! Сразу же уставшее от мучащих его
страстей, можно сказать: почтенное, если бы не было одновременно и
спесивое, хитрое с налетом пройдошества, окрашенное интересом отчасти к
заседаниям, а главным образом к танцевальным площадкам. Вдобавок Черский
хоть и пил, но не так шумно, как некоторые его коллеги. Знал норму. Это
правда.
Хоть это и была норма, близкая к алкоголизму. Чего же ждать от таких
людей. Все, что они сделали, - наверняка страшно много. В мае, так это
расценивал Дикерт, в политическом смысле мы перешли от трехполки к
трактору. Вот если бы еще и сам переход совершился в политических рамках!
Последний ли это набег в Польше? Может, это реванш от избытка крови, под
влиянием которого поляк не раз рубился с поляком, дабы затем вместе с
оглушенным потом соперником все запить всеобщим "возлюбим друг друга!"? А
может, одна только озлобленность? Взрыв оскорбленного честолюбия?! Старых